Речь на II съезде писателей СССР
Двадцать лет, прошедшие со времени Первого съезда советских писателей, были насыщены огромными событиями. Не буду их перечислять, все помнят и наши стройки, и войну, и восстановление, и международные дела. Много, очень много вобрало в себя это двадцатилетие!
И советская литература за эти двадцать лет дала советскому народу и народам всего мира много. Но можно ли сказать, что мы работали в полную меру своих сил и что наша литература целиком и полностью стояла на уровне своих задач, на уровне этого великого двадцатилетия?
Нет, не найдется, пожалуй, среди нас, советских писателей, ни одного человека, который стал бы это утверждать.
И съезд наш созван, как я понимаю, не для того, чтобы устроить здесь праздничный парад наших достижений, а для делового, откровенного, самокритичного, мужественного и, если нужно, даже резкого разговора о наших делах, для практически полезного разговора обо всем хорошем и плохом в наших делах, о задачах и перспективах дальнейшего расцвета советской литературы.
Мы, писатели, по роду своей профессии должны быть постоянными возбудителями в обществе хорошей неудовлетворенности сделанным на сегодня, здорового беспокойства, должны беспрестанно открывать резервы для того, чтобы помогать партии увлекать массы вперед и вперед, на штурм новых высот.
И в силу этих особенностей нашей профессии уж нам-то самим никак не положено успокаиваться на достигнутом, упиваться определенными успехами на своем литературном участке общего фронта борьбы за коммунизм.
В докладе Алексея Суркова мне бросилось в глаза то, что результаты двадцатилетнего труда писателей свалены в одну кучу. Докладчик оценил достижения нашей литературы за это время по принципу «средних цифр» — то самое зло, с которым мы так яростно боремся в жизни. Ведь именно за «средними цифрами» мы иногда и отстающих колхозов не видели!
Истекшее литературное двадцатилетие было весьма емким. Оно вобрало в себя и последние книги «Тихого Дона», и «Педагогическую поэму», и «Как закалялась сталь», и «Энергию», и «Хождение по мукам», и «Петра Первого» и «Малахитовую шкатулку», и «Последнего из Удэге», и «Молодую гвардию», и много других, бесспорно, отличных книг. Но не нужно хорошими качествами одних книг перекрывать недостатки многих других наших книг. А докладчик так и сделал. На помощь Елизару Мальцеву докладчик призвал Алексея Толстого, на помощь Панферову — Федора Гладкова и вывел среднюю оценку за двадцатилетие на «хорошо» или даже на «хорошо» с плюсом — так чувствовалось по духу его доклада.
А следовало бы ему внимательнее проанализировать дела в литературе, выделить внутри этого двадцатилетия отдельные этапы, пристальнее к ним приглядеться — и тогда бы он обнаружил, что в последние годы у нас назрело тревожное, опасное явление — снижение критериев. Немало появилось у нас в последнее время средних, посредственных, уныло-сереньких книг. И если бы они только появились — это еще полбеды, но некоторые из них попали даже на правый фланг нашей литературы — для равнения на них.
Не было большой, настоящей тревоги по поводу этого явления и в содокладе Симонова, хотя в общем в содокладе всему было отведено свое место, и Константина Симонова никак нельзя упрекнуть в том, что он обошел какой-то вопрос молчанием. Содоклад в меру критичен, в меру самокритичен, в меру смел, в меру осторожен. Все пропорции соблюдены.
Алексей Александрович Сурков часто меня поправляет, да, собственно говоря, всегда, где бы я ни выступал, будь то обсуждение пьесы Панферова или другое какое собрание, поправляет в сторону смягчения некоторых моих положений и выражений. Жду, что и сейчас, на съезде, мне этого не миновать. Но пока что мне хочется поправить одно место в докладе т. Суркова — и не в сторону смягчения, а наоборот.
А. Сурков вскользь сказал в докладе, что у нас были случаи премирования и таким образом выдвижения на правый фланг литературы произведений, не достойных этого по своим идейным и художественным качествам. А по-моему, об этом следовало сказать здесь не вскользь и не робким голосом, а открыто и смело. Надо посмотреть правде прямо в глаза, для того чтобы извлечь все необходимые уроки на будущее.
Дело не в отдельных ошибках, т. Сурков, дело в том, что система присуждения литературных премий была неправильной. Она в значительной мере основывалась на личных вкусах и была недостаточно демократичной. Не учитывалось мнение читателей (а это мнение можно было бы как-то узнать через читательские конференции, через библиотеки, из писем читателей в издательства), не учитывалась беспристрастная критика. Да для такой критики, собственно говоря, и времени не выкраивалось. Были же случаи — только что вышел журнал с романом или повестью, еще не дошел до массового читателя, никто не успел прочитать, ни одной критической статьи еще не появилось, а вещь уже премирована.
Ежегодное присуждение Сталинских премий по литературе приводило к спешке, к поверхностному рассмотрению и обсуждению выдвинутых произведений. Не было необходимой проверки временем. А как беспринципно вело себя в этих делах руководство Союза!
