Том 1 - [14]

Взорвало Андрея:

— А у тебя, Кузьмич, голова американская?!

— К чему это ты, парень? — удивленно глянул тот.

— А к тому! Как же ты думал, когда с Матюшкой Морозом хотел трактор брать?

— Кто, я? Трактор?

— Да, ты. Думаешь, не знаю? В союзе говорили, Егор Фролов с Морозовым приезжали, трактор хотели взять. Сулили все сразу наличными заплатить, да только не дали вам. Для голодранцев трактора берегут. Что на это скажешь, Кузьмич? А?

Кузьмич густо покраснел и не находил слов для ответа, плюнул и пошел прочь. Дружным хохотом проводили его рыковцы.

— Вот так мериканец! Хитрый, черт!

* * *

Семен Прохорыч, кулак боголюбовский, подошел к трактору, щелкнул пальцем о звонкий бак и обернулся к Андрею:

— За куриловской дорогой когти обломает.

— Когти, говоришь?

— Пахать вам ту землю до самой зимы, — с ехидным смешком сказал Семен Прохорыч.

— До зимы? Через две недели всю переверну.

— Больно горяч ты, парень, не берись ту землю за две недели пахать, легче на поворотах!

Разобрало Андрюху.

— Спорить давай!

— Чего спорить! И так знаю, что не вспашешь. Сорок десятин целины — дело не малое.

— Ну, так смотри ж, коли не вспашу!

— Ладно, ладно, посмотрим!

Ушли хуторяне. Архипыч, один из стариков рыковцев, заметил Андрею:

— Погорячился ты малость, Андрюха. Земля-то ведь тяжелая, коренистая.

— Коли сказал вспашу — значит, так и будет.

Рано, до зари, Андрей выезжал в поле, поздно ночью будил боголюбовцев, возвращаясь домой.

Машина работала хорошо. Чутко прислушивался к ней Андрей, стараясь уловить малейшие перебои и вовремя исправить работу мотора. Вспашка была отличная. Безукоризненно переворачивал плуг пласт за пластом залежавшейся, коренистой земли.

Каждый день приходили с соседних полей мужики поглядеть на работу трактора. Приходили, подолгу глядели, качали головами, удивлялись, мерили пальцами глубину борозды, любуясь работой стального коня. День за днем уменьшался сорокадесятинный загон.

— Ты б, Андрей, легче горячился. Больно уж заездил себя. В шею никто не гонит, можно и раньше с поля приезжать.

— Ничего, — весело отвечал Андрей, и глаза его искрились энергией.

После тринадцатого дня работы осталось всего с десятину нераспаханной земли.

Было воскресенье, но Андрей не считался с отдыхом и поехал кончать пахоту. Срезав последнюю серую ленту земли посреди широкого загона, Андрей радостно улыбнулся.

До глубокой осени ползал белокрылый трактор на длинных загонах рыковских полей назло сердюковцам и боголюбовцам.

Ни сажени земли не сдали рыковцы в аренду.

Довольны, не нахвалятся рыковцы своей машиной, а больше всех доволен ею Андрюха-тракторист…

А за Кузьмичом прочно укрепилось прозвище: «Мериканец».

1927

Ошибка

Силантия Федоровича Агаркова колхозники звали дед Ошибка.

— Завязывай, Петро, мешки получше, чтоб не просыпал, а то дед Ошибка выгонит тебе чертей!

— Бросай курить, ребята, бери вилы — дед Ошибка идет!

Силантий Федорович — старик суетливый, всегда сердитый и нахмуренный. Зычный голос его выделяется из шума на молотильном току, как труба в духовом оркестре, и слышен далеко в окружности, особенно когда что-нибудь не ладится — идет зерно в полову или остается в соломе невымолоченный колос.

— Это его наш бывший начальник политотдела так прозвал, с тех пор и пошло: дед Ошибка, — объяснил мне один колхозник из той же второй бригады, в которой состоял со своим семейством Силантий Федорович, и однажды в свободную минуту рассказал историю странного прозвища Агаркова.

— Дед он такой, как бы сказать, с заскоками или же с уклоном на старый режим. Всякое дело до старого примеряет. Выбирали мы первый раз колхозное правление, ну, все как полагается — записали кандидатуры, начинаем голосовать, а дед разбушевался: «Негоже так: помахали руками и готово — садись, Ванька, за председателя, руководствуй нами! Ведь наш колхоз побольше, чем у пана Деркача экономия была, тут ума нужно, чтоб таким хозяйством управлять! Надо им, кого хотим выбрать, пробу сперва сделать». Стали его урезонивать: «Не туда загнул, дед! Что ж это — лошадь на базаре покупаешь? Запряг в дроги: а ну, садись человек десять, погоняй рысью!» Дед свое: «Можно и людям сделать пробу. Вот как пан Деркач делал. Помер у него старый приказчик, надо было нового на его место определить. Позвал Романа-ключника и объездчика Федула. «Гляди, Федул, — говорит пан, — едет по хутору мужик. А ты, Роман, видишь, из леса кто-то выезжает? Бегите, узнайте — куда они едут». Побежали они. Первый Федул вернулся, запыхался. Узнал про своего мужика — едет в село Куракино. «А откуда едет?» — спрашивает пан. Почесал Федул затылок. «Беги обратно!» Вернулся Федул. «Из Латоновки едет». — «А по каким делам едет он в Куракино?» В третий раз побежал Федул догонять мужика. А тем временем возвращается Роман. «Едет, говорит, тот человек из слободы Кирсановки, а путь держит в город на базар коня покупать. Малость выпивши. Ежели еще ему поднести, так в аккурат вашего слепого мерина за хорошую цену можно сбыть. Я ему расписал — полста заглазно дает». Вот! Так и взял пан приказчиком Романа. Вишь, как умные люди делали!»

Ну, тут ему, конечно: «На старый режим хочешь повернуть? Нам твой пан не указ!»