Толя Швеин и Святой - [22]

– Он молится, – сказал Толя, – я почти слышу!

– Нельзя «почти слышать», – раздраженно сказала Нина. – Ты или слышишь, или не слышишь!

Толя отмахнулся от неё и продолжил глядеть в занавешенное окно. Ему даже почудилось, что тень святого становится темнее, а свет, напротив, теряет яркость; что чем дольше длится молитва, тем твёрже становится голос, тем он явственнее пробивается сквозь материю и стекло и вот-вот достигнет Толиного слуха. Толя задрожал. Из ниоткуда в нём родилось понимание, что если голос проникнет в его голову, он уже не сможет быть прежним: не сможет всё мерить деньгами или их отсутствием, нечто слишком важное переломится в нём, рухнет какая-то опора, и он останется без защиты в мире, где ничего, кроме денег, не имеет важности. Толя испугался неясной перспективы быть поглощённым молитвой, верой – тревожными словами, которые по отдельности не имеют никакого значения.

– Я замё-ёрзла! – громко начала ныть Нина.

– Да что с тобой?!

Вдруг он понял, что она никогда не даст ему добраться до святого, что с ней связано слишком много гнилых, чёрных мыслей, что даже сейчас он одной рукой хочет дотронуться до святого, а другой – полапать её за задницу. И впрочем, что это за святой такой, чья мораль запрещает лапать задницы?! Толя посмотрел на Нинину фигуру сверху вниз. Он снова хотел её, даже острее, чем раньше: хотел смять в объятиях её плечи, грудь, живот, искусать шею, губы, схватить в кулак пропитанные сладким потом волосы и внюхиваться в неё, хотел высечь из неё крик, хотел сделать ей больно, уничтожить её, унизить её и отца, и, наконец, хотел умереть в ней. Молитва стихла. Он обернулся к занавеске – тень двигалась.

– Он идёт! – громким шёпотом сказал Толя.

– А?

– ***-на! Бежим!

Спрыгнув в сугроб, Толя схватил Нину за руку, и они побежали – но почему-то не обратно к сараям и к дырке в заборе, а через двор и входную калитку на улицу.

– Не оборачивайся! – со смехом крикнула Нина, но Толя, наоборот, хотел обернуться. Он думал, что увидит святого скромно стоящим на крыльце под раскачивающейся лампочкой, но там никого не было. Тогда Толя даже остановился, ожидая, что, может быть, он выйдет позже. Но в облике избушки ничего не менялось: секунду, полминуты, минуту…

– А может, мне и показалось, – признался он.

– Да по***у-у, Толя, ты там залип и так на полчаса. Пошли, я закоченела.

– Это же твоя идея была.

– Ну и что? Чё не взбредёт в голову по накурке, – она засмеялась. – Ты чё, никогда не курил, что ли?

– Курил, но давно. После института уж как-то не доводилось.

Они свернули с Удальцова и наткнулись на какого-то прохожего. Толя не обратил на него внимания, но мужчина узнал его.

– О! Опять нежданная встреча! *** себе! Столько лет не видались, и тут второй день подряд.

– А, привет, Лёх.

Они пожали руки, и Толя шагнул было дальше, но бывший одноклассник остановил его.

– А чё ты от меня вчера с****лся так? Я не понял этого, Толик.

– Да чё-то замёрз.

– Ну ни*** себе. Встречаемся первый раз за ***ву тучу лет, а он замёрз, нормально? – Лёха явно был поддатый и обратился уже к Нине.

– Лёша, о*****сь, мы правда замёрзли, – сказала она.

– О, ***, это ты. Не узнал, – мрачно сказал Лёха. – Как оно?

– Нормально. Шагай куда шёл.

– Я уж сам порешаю, куда мне, – он икнул, – шагать. Чё, Толь, как оно? На малой родине?

– Отлично. Слушай, ты извини за э-э, вчера, я просто устал тогда с дороги…

– Да по***, пошли бухнём щас.

– Не, мы домой.

– А чё так? Детское время.

Толя шагнул дальше, но Лёха толкнул его, поставив обратно на то же место.

– Меня вот Ленка выгнала, сказала: «Иди с собакой гуляй. Думай, ***, над своим поведением». Я иду и думаю.

– А где собака?

– А тут ты мне встречаешься. Пошли, потолкуем, посидим… Ты меня вчера так угостил хорошо, Ещё, может быть, есть деньжатки?

– Да где собака-то?

– Да *** с ней с собакой, ***! Почему вам всем собака важнее человека, я понять не могу?! – Лёха воздел руки, произнося эту драматичную фразу. – Дай денег, а? Будь человеком. Ты же из Москвы, у тебя ж их до***, а?

– Нет, – мрачно ответил Толя и пошёл дальше, но Лёха догнал его и встал поперёк дороги.

– Так, ***! Стоять!

– Лёха, о*****сь от него, чё те надо от нас? – сказала Нина. – Иди домой к жене.

– Тебя не спросили, прошмандовина!! – взревел Лёха, и тут же упал. Толя сам не понял, как сделал это, но он вложил всю силу в удар и попал точно в челюсть. Лёха приподнялся, тряхнув головой, и пробормотал:

– Ну, я щас б**** тебя…

Толя понял, что не сможет снова ударить его рукой, а вот ногой ничего страшного – в темноте даже не совсем было понятно, что это человек. Ботинок очень легко стал ходить туда-сюда… Ему казалось, что всё происходит довольно медленно, хотя на деле он наносил резкие, точные удары, целился в голову.

Он понял, что бьёт уже в холостую только после того, как зачерпнул снег носком. Ботинок отлетел в темноту. Когда холод лизнул пятку мокрым языком, ярость понемногу отпустила его, и он без сил упал на снег, пропитанный тёплыми кровавыми ручейками.

Лишь теперь он снова чувствовал своё тело – на протяжении нескольких минут ударов оно куда-то подевалось. Оказывается, Нина мёртвой хваткой вцепилась в его руку и орала всё это время. Загорелось даже несколько огоньков в окрестных домах, но никто не вышел.