Толкование закона в Англии - [78]

Многолетняя работа этой комиссии имеет важное значение для дальнейшего развития российского законодательства и практики его толкования. Именно тогда был избран путь развития законов в кодификационном направлении: проект основного уголовного закона впервые в российском законодательстве выделял «общие положения» (111 статей из 585), содержащие как официальное толкование юридических категорий, так и общие начала уголовного права, основанные «на здравых заключениях человеческого разума, на долговременном опыте и наблюдениях, строго исследованных и основанных на существе и возможной пользе государства, ясностью, неоспоримостью и очевидностью влияния своего, приобретшия силу и непоколебимость…»[456]

Подготовленные в первой четверти XIX в. проекты законов, содержащих систематизацию российского законодательства (Гражданского, Торгового, Уголовного уложений, Устава уголовного судопроизводства) были доработаны и введены в действие в период правления Николая I. Важную роль в этом сыграл М.М. Сперанский, который в основу общих принципов составления Свода законов включил идеи и взгляды Ф. Бэкона, адаптированные к современной российской действительности. Деятельность М.М. Сперанского оказалась более успешной по сравнению с его английским коллегой И. Бентамом. Свод законов был объявлен Манифестом Николая I (1833 г.), в котором нашли отражение ссылки на силу и основание, «какое еще в 1700 году положено было Петром Великим», указывался период систематизации – «все законы, начиная от Уложения 1649 года по 1 января 1832 года в течение 183 лет изданные»[457], объявлялось о вступлении в действие с 1 января 1835 г.

Процесс создания и введение в действие Свода законов Российской империи послужил продолжительным стимулом развития правовой науки и формирования российской доктрины толкования закона. Ознакомление с зарубежной техникой толкования, активное обсуждение дискурсивной проблематики в научных и правоприменительных кругах способствовало выработке новых юридических конструкций, унифицировало юридическую терминологию. Важной особенностью российских исследований толкования закона того времени была высокая степень осведомленности о достижениях юриспруденции других государств. Знание иностранных языков, активный обмен научными сообщениями способствовали развитию прогрессивных начал в российской правовой науке второй половины XIX – начале XX вв. Среди теоретиков права следует особо отметить Е.Н. Трубецкого, Н.С. Таганцева, Е.В. Васьковского, Н.М. Коркунова, И.В. Михайловского, П.А. Сорокина, Г.Ф. Шершеневича, Л.И. Петражицкого,

В.М. Хвостова. Как уже отмечалось ранее, подходы к толкованию, сформировавшиеся в Англии в конце XX в., уже рассматривались в произведениях российских философов права конца XIX – начала XX вв. именно как «подходы» – совокупности методов, способов и приемов толкования.

В психологической теории права Льва Иосифовича Петражицкого (1867–1931) мы находим идеи, получившие дальнейшее развитие в интерпретативном подходе к толкованию закона. Е.В. Тимошина отмечает «реалистический» характер Петербургской школы философии права, испытавшей значительное влияние идей Л.И. Петражицкого[458]. Реалистичность его идей дополняется преимуществами психологического подхода к толкованию, позволяющими установить зависимость между личностными особенностями интерпретатора и характером создаваемых им актов применения права. «Право есть психический фактор общественной жизни, и оно действует психически. Его действие состоит, во-первых, в возбуждении или подавлении мотивов к разным действиям и воздержаниям (мотивационное или импульсивное действие права), во-вторых, в укреплении и развитии одних склонностей и черт человеческого характера, в ослаблении и искоренении других, вообще в воспитании народной психики в соответствующем характеру и содержанию действующих правовых норм направлении (педагогическое действие права)»[459].

Оспаривая редукционистское и узкодетерминистское понимание социальной реальности, Петражицкий называет безграничное множество факторов, влияний, взаимодействий, подчеркивая сложность сети причинных связей[460]. «С точки зрения психологической теории права, как императивно-атрибутивных переживаний, круг фактов, могущих играть роль нормативных в области позитивного права, значительно шире, и видов позитивного права значительно больше, чем признает и предполагает господствующее мнение. Кроме законодательных велений в смысле господствующего мнения, правовых обычаев и судебной практики, нормативными фактами в области позитивно-правовой психики могут служить и всевозможные иные факты, поскольку индивидуальная или массовая правовая психика способна и склонна извлекать из них известные общие правила поведения или конкретные указания для поведения, придавая им императивно-атрибутивную силу»[461]. Петражицкий рассматривает обычное право как «особый, специфический вид позитивного права», «если в чьей-либо психике происходят императивно-атрибутивные переживания с представлениями соответственного массового поведения других, как нормативного факта: я (или мы, он, они и т. д.) имею право на то или обязан к тому-то потому, что так всегда соблюдалось прежде, так поступали предки, такова «старая пошлина», «стародавний обычай» и т. п.