Только вперед! До самого полного! - [49]

— Положи в левый брючный карман и все время держи в руке.

Сказал это и хотел опять рвануться по коридору, но Максим схватил его за руку и спросил тоном, в котором слышалось раздражение:

— Может, ты все же объяснишь мне хотя бы самое главное?

— Самое главное?.. Дудко, за которым я побежал, — заядлый нумизмат, для него величайшая радость заполучить какую-нибудь старинную монету. Вот ты, чтобы закрепить с ним знакомство, и вручишь ему то, что я тебе дал. Ясно или еще вопросы имеешь?

Максим промолчал.

Воентехник Дудко — несколько узковатый в плечах и с большими залысинами, начинавшимися от висков и уходившими к затылку, — выглядел лет на сорок, хотя, как потом узнал Максим, был всего лишь на десять лет старше его. Но глаза у него были живые, со смешинками в зрачках, что сразу же понравилось.

Ему, неимоверно сгустив краски, Виктор и поведал все мытарства Максима, особо подчеркнув, что, хотя у того есть разрешение даже самого Лютого, не миновать ему, Максиму, больших неприятностей, если не установит он у себя на катере турель с пулеметами; а что не установит, это почти наверняка: самое высокое морское начальство утверждает, что в блокадном Ленинграде достать все это — свыше человеческих сил.

— Так ведь у каждого человека сила своя, другим людям неведомая, — с украинским акцентом почти пропел Дудко, плутовато глядя уже на Максима: — А ты не обидишься на меня, если у тебя на бронекатере вдруг появятся турель и пулеметы? Не просто пулеметы, а крупнокалиберные, ДШК?

Максим растерянно молчал, он не мог поверить, что самый больной вопрос может быть решен так просто, легко.

А Дудко не ждет ответа, он спрашивает, посерьезнев, строго глядя в глаза Максима:

— Слушай, а у тебя действительно есть записка от бати? Лютого нашего?

— Ты что не веришь мне? Я тебя хоть раз обманул? — с обидой влез в разговор Виктор.

— Тогда договариваемся так: послезавтра к девяти ноль-ноль ты присылаешь сюда матросов. Пусть меня спросят.

Максим радостно кивнул. И Виктор, как свидетель договоренности, своими ладонями скрепил их рукопожатие и сказал с самым невинным видом:

— К слову пришлось, но Максиму в руки случайно попала какая-то старинная монета. Ему она ни к чему, может, тебе пригодится?

Дудко молча и быстро протянул раскрытую ладонь. В нее, получив в спину основательный толчок кулаком, Максим и вложил то плоское и круглое, что раньше сунул ему Виктор. А еще через минуту, разглядев фашистскую медаль, оказавшуюся на его ладони, Дудко сначала растерянно смотрел то на нее, то на лейтенантов, потом, искренне захохотав, небрежно сунул ее в карман и сказал без возмущения или обиды:

— Облапошили! Облапошили зелененькие лейтенантики — и кого? Самого Дудко! Не учел я, черт плешивый, что вы с одной полянки ягодки!.. А слова своего обратно не беру, — и, продолжая похохатывать, убежал в глубину коридора.

— Вот и все, а ты, дурочка, боялась, — засмеялся Виктор и пояснил: — Ты ему его же медаль подсунул. Он мне ее, разыграв, всучил, а ты — ему!

— Слушай, Виктор, он что, всемогущ? Откуда он все достает?

— Запомни на будущее: Дудко, не поморщившись, любому человеку все с себя отдаст!.. А секрет его добычливости на оружие — золотые руки при умной голове. Иной пулемет, покалеченный в бою, велят списать за непригодностью. И списывают. А потом Дудко вместо свалки тайком прет его в мастерские и ночами восстанавливает, чтобы в самый критический момент осчастливить кого-то… Правда, есть у него и еще одно увлечение, смысл которого никак не могу понять. Тайком, вернее — не афишируя этого, он собирает оружие и вещи, побывавшие в боях. Наган, у которого осколок укоротил ствол, фуражку, пробитую пулями в нескольких местах…

В тот день Максим раньше обычного вернулся на катер. А вечером, когда рассказал товарищам о Дудко, о его обещании, вдруг узнал, что братья Новиковы — комендоры из первой башни — прирожденные гитаристы, до войны были даже солистами ансамбля Балтийского флота, что в прошлых боях они сумели сберечь только одну гитару из двух. Она, та гитара, весь вечер и звучала в кубрике. А матросы пели. Не о трех эсминцах, которые один за другим взрывались на вражеских минах, не о кораблях и моряках, лежащих на дне далекого Цусимского пролива. Пели о домовом, повадившемся по ночам навещать молодую вдовушку, и о другом, столь же легкомысленном: душа, переполненная радостью, иного не принимала.

5

Дудко сдержал слово: в назначенный им день матросы, взмокшие от пота до последней ниточки, приволокли на катер турель и спаренные пулеметы ДШК. Осмотреть это счастье, привалившее так неожиданно, потрогать руками хотя бы вороненые стволы пулеметов сбежалась вся команда. А вечером, когда уже готовились ко сну, вдруг заявился и сам Дудко. Максиму он, улыбнувшись дружески, только погрозил кулаком, зато Одуванчика, узнав, что по штатному расписанию тот является пулеметчиком, сразу взял в оборот: полез с ним на рубку, где что-то долго втолковывал ему.

Когда он ушел, вновь показав Максиму кулак, Одуванчик восторженно заявил:

— Ну и голова у него, я вам скажу. Верховный Совет!.. Велел обращаться прямо к нему, если что заедать начнет.