Только вперед! До самого полного! - [32]

Здесь, когда они оказались вместе, и было официально дано задание: установить связь с теми товарищами в Эстонии, которых лично знает товарищ Максим. И еще было сказано, что товарищ Николай — командир группы, командир с неограниченными правами.

Николай — настолько бровастый, что казалось: он все время сердится на себя, на всех и на все; но стоило ему однажды улыбнуться, как Максим проникся к нему самой искренней симпатией.

Борис — обыкновенный человек лег под сорок. Максим мысленно отметил, что у него нет особых примет; мимо такого человека, вообще не заметив его, можно запросто пройти, если это произойдет на людной улице.

А у Василия было что-то от Одуванчика. Может быть, такие же ясные глаза, в которых, хотя момент и был чрезвычайно серьезный, мелькали смешинки?

Таковы были первые впечатления о новых знакомых. Но теперь, когда он неразлучен с ними уже более двух недель, он многое мог бы порассказать о каждом из них. И прежде всего — искренне и с полной ответственностью заявил бы, что они надежнейшие товарищи.

Причем (и это особенно заинтересовало Максима, очень понравилось ему) Николай был старшим группы, как сказал полковник, командиром с неограниченными правами, но командовал так тактично, что товарищи и не замечали этого; он просто, словно советуясь, вдруг говорил, что сейчас нужно сделать то-то или поступить так-то. И сказанное им было настолько естественно, настолько органично вытекало из окружающей обстановки, что остальным оставалось только согласиться с его мнением.

После того как проскользнули через фронт, шли по маршруту, который указывал Максим. От лесного урочища — к хуторку, от хуторка — через болото к новому лесу. Причем (и это крайне удивило Максима) он, оказывается, настолько хорошо запомнил путь, по которому прошел с Ритой только раз и несколько месяцев назад, что, осмелев, даже называл отдельные приметы, которые должны вот-вот открыться их глазам.

Правда, три раза он ошибся: на знакомом пригорке не оказалось ветряной мельницы, вместо нее были глубокие воронки; исчезли с лица земли и два хуторка, где они с Ритой ночевали. Развороченные по кирпичику печи — вот и все, что осталось от хуторков.

— Карателей работа, — только и сказал Николай, глядя на пепелище.

Шли заболоченными лесами, минуя городки, села и деревни, значит, видели очень малое, но и этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы сделать вывод: и здесь, где бои отгремели несколько месяцев назад, война продолжается. Об этом говорили и пепелища хуторков, и трупы местных жителей и фашистских вояк, изредка попадавшиеся в лесной глуши, для вида заваленные хворостом или не прикрытые даже веточкой.

Едва начали движение по маршруту, которым Максим прошел только один раз, его охватило волнение. И чем дальше они продвигались, тем больше оно становилось. Даже узнав какое-то приметное дерево, Максим невольно старался вспомнить: а в какое время дня они с Ритой проходили мимо него, о чем говорили. А когда заходил с товарищами на знакомый хуторок, чтобы несколькими словами перекинуться с его хозяевами, становилось и вовсе невмоготу: глаза немедленно находили те места, где сидела тогда Рита, где находился он, Максим, а память услужливо и вроде бы без натуги подсказывала, о чем и как говорилось. Так велика была власть воспоминаний, захлестнувших его, что он, едва увидев, сразу же привлек к себе белобрысого мальчонку, которому Рита тогда вымыла рожицу, липкую от ягодного сока.

Больше двух недель пробирались по вражеским тылам и вот сегодня вышли к рыбацкому поселку. И если товарищи, прячась за соснами, разглядывали вообще его домики и единственную улицу, то Максим прежде всего нашел глазами домик дядюшки Тоомаса, убедился, что он целехонек, и лишь после этого побежал глазами дальше. Ощупал ими и лавочку, в которую ходил сначала с дядюшкой Тоомасом, а позднее и один (вроде бы не процветает в ней торговля: пока смотрел на нее, ни один покупатель не подошел к ее двери); не обошел вниманием и комендатуру, куда был вынужден аккуратно являться несколько вечеров подряд; с ненавистью на нее посмотрел, с внутренним содроганием все это вспомнил. Но дольше всего задержал глаза на причале, где в тот памятный день они стояли с Ритой, любуясь разыгравшимся штормом и тоскуя о родной земле и товарищах.

Сейчас залив скован льдом, причал занесен снегом, а рыбацкие лодки вытащены на берег и лежат там спокойнехонько, перевернутые днищем к низкому серому небу. Однако Максиму кажется, что он слышит отголоски того яростного прибоя…

Прошло первое волнение — Максим вновь стал смотреть на домик дядюшки Тоомаса. Неотрывно. Все надеялся, что вот-вот кто-то — дядюшка Тоомас, его жена, Андреас или сестры — все же выйдет во двор. Хоть на минутку, но выйдет. Однако если бы не синеватый дымок, нехотя ползущий из трубы, то можно было бы решить, что и нет никого в доме, опустел он.

— Будем, наблюдая поочередно, ждать ночи, — принял решение Николай.

Действительно, ничего иного не оставалось.

Согласились с предложением Николая — трое должны были отойти в глубину леса, чтобы хоть немного расслабиться. И тут возникла размолвка, единственная за эти недели: Николай первым наблюдателем намеревался оставить Василия, но Максим вслух высказал желание непременно наблюдать самому.