Только роза - [25]

– Она приветствует вас в Киото. И спрашивает, сколько времени вы рассчитываете здесь пробыть.

– Не знаю, – сказала Роза, – я делаю, что мне говорят.

И снова острый взгляд Анны. Поль перевел что-то, вроде бы удовлетворившее Мегуми; та поклонилась, прощаясь; у двери она оглянулась и сделала тот же жест, что Сайоко. Официантка подошла принять заказ, Анна защебетала, Поль с улыбкой слушал ее. Принесли вафли, девочка накинулась на свою порцию, Роза осторожно рассматривала сооружение из выпечки, зеленого соуса и красных зерен.

– Ты не любишь вафли? – спросила Анна с полным ртом.

– Эта марсианская подлива не внушает мне доверия, – ответила Роза.

Девочка рассмеялась, взглянула на отца. Розу поразило, что она такая темноволосая и смуглая, а он светлокожий блондин, и при этом маленькая и хрупкая, с тонкими чертами лица, немного вздернутым носиком и черными блестящими зрачками. Наверняка вылитая мать, подумала она. Между двумя жадными глотками Анна рассказывала о каникулах, смеялась, иногда поглядывая на Розу; тогда та ощущала ее настороженность, ее терпение внимательной наблюдательницы; я была такой же, вспомнила она. Анна упросила Поля заказать еще порцию вафель, призвала Розу на подмогу, сверкнула победным взором, когда он уступил. Потом внезапно посерьезнела.

– Где ты живешь? – спросила она.

– В Париже, – ответила Роза, – но у меня еще есть дом в Турене.

– Где это?

– Ближе к югу.

– А там рассказывают всякие истории?

– Истории?

– Истории про фей и домовых, которые там живут?

Девочка смотрела ей в глаза. Хочу ли я этого? – спросила себя Роза. Она глянула на Поля. На лбу у него пролегла морщина, он явно встревожился. Анна ждала.

– Да, – сказала она в конце концов, – моя бабушка знала их все, особенно про озорных бесенят.

– Ты мне расскажешь? – спросила Анна.

Сердце Розы словно вырвали из груди, как сорную траву – из грядки; на мгновение она повисла между двумя мирами; потом камни Рёан-дзи вступили в хоровод – со своей наготой, минеральным одиночеством, неоспоримостью безмолвного послания; с очевидностью того, что обнажение несет дары. Что-то в ней обратилось в острую боль.

– Я их все тебе расскажу.

Анна улыбнулась ей. Я бабочка, которую живьем насаживают на булавку, подумала Роза. Поль встал, пошел расплатиться. Она почувствовала, что ему стало легче. У входа в здание их ждал Канто.

– А теперь отдыхайте, – сказал ей Поль, – я должен отвезти Анну к дантисту, а потом у меня клиенты, которых я пригласил на ужин. Я приеду за вами завтра утром, Канто сегодня в вашем распоряжении.

– А вы? – спросила она.

– Я живу совсем рядом, – сказал он, указывая на здания в центре. – Куда вы хотите поехать?

– Сначала домой, чтобы переодеться.

Он сказал несколько слов Канто, она села в машину, Анна наклонилась и снова поцеловала ее в щеку. Роза встретила взгляд Поля и заметила тень печали. Ей хотелось бы взять его за руку, удержать, притянуть к себе. Он захлопнул дверцу. Пока машина отъезжала, Анна энергично махала рукой, Роза в ответ сделала тот же жест, что Сайоко. Когда они приехали в дом Хару, она пошла к себе в спальню, рухнула на футон и пролежала так до середины дня. Розовая камелия испускала легкие меланхоличные всполохи, Роза забылась, разглядывая цветок, а что-то внутри ее беспрестанно пульсировало, не давая покоя.

Позже она переоделась, отправилась в пустую комнату с кленом, постучала в дверь кухни и зашла. Сайоко и молодая женщина, уборщица, пили чай. Ей приготовили кофе и пиалу с рисом, она ждала, сидя на татами. Женщины оживленно болтали, Роза слушала их с облегчением оттого, что не нужно разговаривать, и счастливая тем, что не понимает. Она выпила кофе, съела рис, собралась уходить. Сайоко сделала ей знак подождать, порылась в своей сумке, стоящей на стеллаже, вытащила оттуда телефон и вручила ей.

– Code zero zero zero zero[102], – сказала она. – Number one is Paul san, number two is Sayoko, number three is Kanto san[103].

Роза взяла телефон, вернулась к себе в спальню, снова легла. Мир потемнел в струях сильного ливня, камелия сияла вспышками в мерцании дождя. Через некоторое время она вышла и в коридоре, повинуясь порыву, раздвинула дверь в комнату напротив чайной. И оказалась в помещении с устланным татами полом и окнами на реку. Из мебели там стояла только функциональная медицинская кровать, раскинувшаяся в пространстве, как паук; на стене окна – большая абстрактная картина; на лаковой прикроватной тумбочке – черная ваза. В свете дождя сцена казалась подвижной, зыбкой. Белесому пятну матраса противостояла живая сила живописи, огромное карминное пятно, утонувшее в однородной непроглядности черной туши. И хотя пятно не имело ни черт, ни контура, Роза была уверена, что оно изображает цветок – камелию, лотос, может, розу. Это здесь он умер? – подумала она и, подойдя, протянула руку к голому матрасу. Затаила дыхание, заколебалась, отступила. Неопределимый запах витал над всей сценой – смесь кедра, аниса и фиалок. Казалось, в комнате сгущаются тени, и в какой-то момент ей почудилось, будто она ощутила дыхание на затылке. Ее потрясала беспощадность металлической кровати, в то время как другое чувство прокладывало дорогу внутри. Внезапно ее пронзила очевидность того, что аура