Только позови - [158]

— Нет, брат, ошибаешься. Вдобавок сейчас, насколько мне известно, ничего путного не предвидится. Забирай свои деньги, клади их в банк. Лучше в отдельный сейф. Как что объявится, я тебе свистну, и ты их снимешь. Так оно будет вернее. Сумма что надо.

Что верно, то верно. Денег был целый ворох, хотя Александер поменял как можно больше мелких бумажек на крупные. Уинч сложил их в толстую пачку, перетянул резинкой и бросил на игральное сукно, освещенное яркой лампочкой под зеленым колпаком.

— Вот таким путем. Бери! Мне они не нужны, — сказал он и пошел было к двери, но обернулся. — Впрочем, если уж очень хочешь, можешь дать мне расписку.

Александер чертыхнулся и, нацарапав на блокноте расписку, оторвал листок.

— Держи! Так и быть, пусть лежат у меня. Но без твоего согласия я их никуда вкладывать не буду. Если что подвернется, я тебе звякну. А решать сам будешь. Только на таком условии.

— Прекрасно, условие принято. — Уинч взял расписку. У двери он обернулся и подмигнул.

Массивное неподвижное черепашье рыло смотрело на него безо всякого выражения.

— Удружил мне старик Хоггенбек, ничего не скажешь. Ты у меня во где сидишь, — резанул Александер рукой поперек горла. — Ума не приложу, чего ты бесишься? Ну а теперь проваливай к чертям собачьим и не приходи, пока не научишься играть по-человечески.

Уинч негромко хохотнул. Выйдя на улицу, он вытащил расписку и чиркнул спичкой. Он держал листок в пальцах до тех пор, пока он не сгорел до конца, и пустил пепел по ночному ветерку. Зачем ему расписка от Александера? Тот знает, что она у него, значит, все в порядке. Даже если бы Александер узнал, что Уинч уничтожил расписку, он вряд ли смошенничал бы. А вдруг бы смошенничал? Любопытно…

Дурость первостатейная, что и говорить, но не такая, какую учудил Стрейндж со своими семью тысячами. Он не спустит двенадцать тысяч на вечеринки для оравы остолопов, которые все равно ничего в этих делах не смыслят.

Уинч посмотрел на часы: было три утра — и зашагал по Мейн-стрит. Город продувал легкий весенний ветерок, деревья покрывались молодой зеленью. По сравнению с вечерними часами улица была пустынна, хотя и здесь, и дальше, на — Юнион-стрит, спускавшейся под прямым углом к Мейн-стрит, нет-нет да и попадались военные — кто, с женщиной, кто один. Последние недели их прибывало в город все больше и больше. Хорошо бы посидеть часок в каком-нибудь ресторанчике или кафетерии, прежде чем идти к себе. Там сейчас Кэрол, в четыре утра она встанет, чтобы бежать домой. Он частенько теперь куда-нибудь уходил, чтобы поменьше спать при ней. Это было тяжело, он уставал, но ему не хотелось, чтобы она слышала, как он разговаривает во сне, и расталкивала его.

К сожалению, ночных заведений в центре почти не было, все они были разбросаны по бедным окраинным кварталам. Там хозяйничали негры, жарили баранину на вертеле, которая ему уже в глотку не лезла, подавали пиво, а на заднем дворе под сенью развесистых вязов при особом желании можно было раздобыть и бутылочку-другую виски.

Уинча не тянуло в забегаловки такого сорта, а Кэрол и подавно не любила их. Выйдя из «Пибоди», он решил идти прямо к себе на квартиру. Десять кварталов от гостиницы. Ничего с ним не случится, если прогуляется не спеша, к тому времени и Кэрол встанет.

Последнее время его опять начала беспокоить одышка, хотя он тщательно скрывал это от окружающих. Труднее всего было провести Кэрол, особенно когда они бывали вместе, а они встречались почти каждый день, если ему удавалось выбраться пораньше. Одолеть крутую наружную лестницу в квартиру — на это тоже требовалось определённое усилие. Ему приходилось останавливаться по два раза, чтобы отдохнуть, пока он поднимался по ней. Если Уинч шел с Кэрол, он делал вид, будто любуется красивым видом: тут и впрямь было на что посмотреть. Хорошо, что сейчас он один…

Когда Стрейндж ушел, Уинч посидел еще немного, стараясь не слышать орущие вразнобой «вурлитцеры», потом отодвинул стул, встал и улыбаясь оглядел собравшихся за его столом сержантов. Хорошо бы шмякнуть парочку ручных гранат в эти ревущие ящики, вдруг пронеслось у него в голове. Вот оно, их будущее — хромированные поверхности и трубки, пластик, прыгающие слепящие огни и дергающаяся механическая музыка. И сейчас этот грохот, чтобы заглушить то, что говорит душа, когда люди идут в бой, идут умирать и убивать других, таких же взбесившихся и так же яростно сражающихся за свои собственные дурацкие песенки. «Бред! — вдруг захотелось крикнуть ему на весь зал. — Липа!» Он с трудом сдержался. Уходить тоже было неохота, но он обещал Кэрол, что они поужинают в приличном месте.

— Мне жаль покидать столь блестящую компанию, друзья, но что делать! Предстоит еще кое-какая работенка.

— Ты чего, Март? — заорал один. — Знаем мы твою работенку!

Стол загоготал, самое время смотаться. Уинч постоял у машины, вдыхая свежий вечерний воздух. Он знал, что рано или поздно ему придется показаться докторам, и они будут решать, может он еще нести службу или нет, и от этого знания на душе делалось паршиво. Но он не хотел сейчас ни о чем думать.

Так что Стрейндж был прав в одном: Уинчу в самом деле было плохо. Он ничего не сказал своему старшому, но тот все понял по глазам приятеля. Самоубийство Лэндерса потрясло Уинча. Хотя ему не хотелось признаваться в этом никому, даже Стрейнджу, даже Кэрол.