Только море вокруг - [63]
Вздохнул глубоко и даже закашлялся. Черт возьми, как надымили! Ведь просил не курить, категорическую табличку на стене вывесил, что здесь не курят, все равно не помогает. Впрочем, кто ж этом виноват, если не сам? И Нина пилит — «не отравляй себя», и врачи запрещают — «ни в коем случае!» А стоит с головой окунуться в работу, как опять дымит трубка в зубах, идет по рукам объемистая жестяная коробка с душистой «вирджинией»:
— Прошу, товарищи. Не стесняйтесь.
Глотов с неприязнью покосился на трубку и коробку с остатками табака. Утром коробка была полна до краев, а сейчас — на самом донышке. Выкинуть разве ко всем чертям за окно? И ее, и трубку: чтобы не соблазняли…
Встал, выключил свет и, отдернув с окна маскировочную штору, глянул в ночь. По железному подоконнику, там, за стеклом, сечет злой осенний дождь. Сунься на улицу — сразу до нитки промокнешь… Да, придется ждать, пока утихнет.
От густо прокуренного воздуха першило в горле, так и хотелось откашляться. Опять начиная сердиться, Василий Васильевич рывком распахнул обе створки окна. Дождь будто обрадовался возможности ворваться в комнату, забарабанил по подоконнику, и мелкие брызги полетели на руки, на лицо. Отчетливо донеслось, как с яростью сечет он асфальт внизу и хлещет по водной глади Двины там, в темноте.
Ни вспышки света на реке, ни папиросного огонька на улице. Только шумит и шумит холодный сентябрьский дождь, до дрожи пронизывая сыростью, вливающейся в окно. Как не похож ты теперь мой город, на прежний родной Архангельск!..
Вспомнились холодные ночи, год с небольшим назад, когда Глотов, и Таратин, и многие в пароходстве совсем не уходил домой, ждали: как там, в Москве? Держится ли?.. И хоть верили, что Москва выстоит, а боялись глядеть в глаза друг другу, боль и тревогу свою боялись выдать. Здесь и рассветы встречали без сна. Здесь и налеты немецких бомбардировщиков на Архангельск встречали: от телефона, связывающего с Москвой, не отойти.
Помнится чуть ли не каждая из тех ночей, слившихся в бесконечную, душную череду мучительного ожидания. И только одно никак не вспомнить: кто первый схватил трубку, когда нетерпеливо и требовательно зазвонил телефон, кто перехваченным радостью голосом закричал такое, после чего Глотов с Таратиным до утра шатались по улицам, смеялись, пытались чуть ли не танцевать, обнимались с патрулями-красноармейцами. Бродили, шатаемые из стороны в сторону декабрьским ветром, вязли в сугробах снега, болтали невесть о чем, а сердце пело, ликуя: растрепали фашистский сброд на подступах к Москве, отшвырнули к чертям собачьим далеко-далеко от столицы!..
Стало так холодно, что лопатки свело судорогой. Глотов закрыл окно, задернул штору. Ощупью подошел к столу, включил свет и почувствовал, что ни усталости больше нет, ни давящей на грудь тяжести. Словно воспоминание о разгроме гитлеровцев под Москвой вернул силы, и бодрость и неизменное спокойствие. Дождь продолжал барабанить по оконным стеклам, но монотонностью своей уже не навевал дрему, а вызывал раздражение: угораздило же не захватить плащ! Жди теперь, пока перестанет.
Покосился на трубку. Закурить? И, прогоняя коварное искушение, больно щелкнул пальцем по кончику носа: «не смей!» Так, бывало, в детстве внезапной болью он останавливал себя, когда хотелось, например, перед обедом стащить у матери ароматную шанежку. Лучше так, чем порка: рука у матери не отличалась особенной легкостью…
Мысль о матери вызвала глубокий вздох: сидит, небось, на кухоньке, ждет, то и дело подогревая чайник, а самой — только бы лечь, вытянуть со стоном отекающие к концу дня ноги. Сдала матросская мать за последний год. Высохла, словно бы почернела от бесконечных тревог и тяжких дум. Одни глаза неугасимо горят на иссеченном морщинами лице. А о врачах и слышать не хочет: «Какие врачи, когда экое горе людское по свету бродит? Скрутим вот Гитлера проклятущего, тогда и зови…»
Странно иногда цепляются у человека мысли за мысли. Подумал вот о трубке — вспомнил мать. Представил ее на мгновение в кухне и в ту же минуту рядом с ней увидел дочку Маркевича.
Давно уже Степанида Даниловна считает ее своею, родной. Давно и зовет ее не надуманно не вычурно — Глорией, а попросту, по родному: Лариской, Лоркой. И различия не видит между ней и Анюткой. Ворчит одинаково на обеих, шпыняет иной раз и ту, и другую под горячую руку. Ну что ж, так и надо: Алексей не чужой, приедет — сам разберется, как быть дальше.
«Только скоро ли возвратишься ты, Алеша? И возвратишься ли? Не мертвец и не человек: глухой, слепой, немой. Вдруг таким и останешься?»
Гибнут люди, ох сколько гибнет! Нет уже Володи Саарова… Нет застенчивого, всегда молчаливого Семена Варакина: вместе со всем экипажем погиб на «Поморье», наткнувшись на дрейфующую мину. Нет однокашника и закадычного друга Геши Вешнякова: тоже со всем экипажем пошел на дно от прямого попадания гитлеровской фугаски, когда шли в составе союзного конвоя из Англии. Многих нет, очень многих, а не станет и еще больше: затягивается война, конца не видно.
Пальцы — нервные, вздрагивающие, сами собой потянулись к трубке, сжали, набили табаком.
В книгу вошли произведения двух авторов. В первой, фантастической, повести В. Крижевич рассказывает о необычных явлениях в зоне Бермудского треугольника, о тех приключениях, которые случились с учеными, изучающими гигантскую воронку-водоворот.Вторая повесть А. Миронова — о сложной, кропотливой работе наших следственных органов, которую довелось проводить, распутывая клубок военных событий.СОДЕРЖАНИЕ:Валентин Крижевич. Остров на дне океанаАлександр Миронов. Одно дело Зосимы ПетровичаРецензент П. А. МиськоХудожник Ю.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.