Только море вокруг - [35]

Он отмахнулся, когда Семен Лагутин однажды подначил его, насмешливо поблескивая своими светло-серыми глазами:

— Ты вроде ишака: взгромоздился тебе на карок наш барон, а ты и прешь его, аж пар из-за голенищ. Или нравится так?

— Поди ты, — отмахнулся Маркевич, — разве я для него стараюсь? Не мешает, и то спасибо. Лишь бы скорее Берингов пролив проскочить.

— Ну-ну, валяй, — Семен с ног до головы окинул его иронически-сожалеющим взглядом. — Он тебя отблагодарит, подожди. Недаром говорится, что работа дураков любит. Валяй!

И ушел, посвистывая сквозь зубы, самодовольно покачивая широкими плечами. Алексей не обиделся на него. К чему? Ведь Лагутину достается от Бориса Михайловича чаще других, и нет ничего удивительного в том, что второй штурман недолюбливает «старика». Неприязнь между ними возникла давно, еще в последнем довоенном трампе, когда Семен как-то ночью во время сильного шторма чуть не турнул не в меру разбушевавшегося Ведерникова с мостика во время своей вахты. О стычке этой на судне никто не знал, Лагутин рассказал о ней лишь Маркевичу. И вот с тех пор капитан не упускал случая сделать второму помощнику замечание за малейший недосмотр, распечь его, и обязательно при свидетелях, за действительные и мнимые упущения по службе. Не мудрено, что и Семен, если бы мог, сполна отплатил тем же. И только разница в возрасте и в положении удерживала штурмана от вспышек, недопустимых на судне.

Маркевич любил этого совсем еще молодого, красивого парня с густыми вьющимися волосами, с розовощеким, как у девушки, лицом, с открытыми, всегда приветливыми глазами. Лагутин напоминал ему того, прежнего Алешку Маркевича, каким был он на самой заре своей морской службы: застенчивого, пытливого, жадного к любой работе, доверчиво идущего к людям с настежь распахнутой душой. Правда, Семен на море не так уж давно, ему не пришлось по-матросски драить медяшку. Окончив мореходку, он сразу, молоденьким штурманом, поднялся на корабельный мостик. Но разве это порок? Разве не доказал Семен Лагутин свое неотъемлемое право на почетное звание штурмана дальнего плавания? Доказал, и не раз. Он настоящий моряк: решительный, смелый. И совершенно зря капитан Ведерников подкалывает и подсекает его на каждом шагу.

Вот почему и относился Алексей к Лагутину не совсем так, как должен относиться старший помощник ко второму: без излишней официальности, без подчеркивания разницы в их роли и положении на судне, а как равный к равному. Он прощал и еще многое, чего не простил бы другому, словно хотел сердечностью своей смягчить постоянную горечь, которую причинял Лагутину капитан. А Семен платил ему за это откровенной и благодарной влюбленностью, постепенно переросшей в их обоюдную, настоящую, очень крепкую дружбу.

Так и теперь, после беззлобной подначки Лагутина, Маркевич отнюдь не обиделся на него. «Пускай себе говорит, — подумал он, когда Семен ушел. — Сам, небось, тоже работает не меньше. Да и кто не работает? Всем достается. А Ведерников — ладно, лишь бы не мешал…»

Караван продолжал двигаться по разводьям и полыньям моря, пробираясь все дальше на восток.

* * *

Затаенные надежды капитана Ведерникова на первых порах начинали сбываться. Как это нередко случается в Арктике, ветер неожиданно задул с юга, да с такой силой, что по ледяным полям побежали, поплыли белые волны снежной поземки, а в корабельных вантах тонкими голосами запела, заплакала приближающаяся пурга. Небо закрылось низкими, тяжелыми, темно-серыми тучами похожими на дым гигантских пожарищ, и вскоре льды исчезли за густой и вихрящейся кипенью снегопада. В бешенной сумятице его корабли потеряли друг друга из видимости и караван остановился лег в дрейф: на ощупь, вслепую во льдах идти нельзя.

Вынужденная задержка не взволновала Бориса Михайловича, не нарушила его душевного равновесия: Мало ли что бывает в Арктике? Льды за бортом не шевелятся, не скрипят, и если не будет сильного торошения, можно стоять хоть целую неделю: старший в конвое не отвечает за погоду. Благо на кораблях с избытком, на весь переход запасено угля, продуктов тоже хватает. Почему бы не передохнуть? Не лезть же на рожон; осторожность и предусмотрительность — первейшее правило настоящего судоводителя. Вот только надо проверить, точно ли занесли штурманы время начала пурги в вахтенный журнал, правильно ли отмечают обстановку на море. Чтобы потом, в случае чего, все было честь по чести. Ну, да об этом обязан заботиться старший помощник. А впрочем…

Капитан вытащил пробку из переговорной трубки, дунул сильнее в отверстие.

— Штурманская? Старпома ко мне! — Подумал и строже добавил: — Вахтенный журнал пусть захватит. И поживее!

Маркевич вошел, с головы до ног облепленный снегом, с красным, набрякшим лицом, исхлестанным ветром.

— Звали? — спросил он осипшим от холода голосом, рукавицей стряхивая с себя снег у порога.

— Проходите. Садитесь, — Ведерников неодобрительно посмотрел на лужу, быстро расплывающуюся возле ног штурмана. — Как там ведомые?

— Разве в такой свистопляске увидишь? — Алексей расстегнул крючки полушубка, устало опустился на стул. — Пока молчат, и то хорошо. Значит, все в порядке.