Только море вокруг - [33]

— Почему ты не кушаешь, папа? — спросила Глора, пододвигая к нему тарелочку с куском запеченной пшеницы. — Пей чай, а то остынет.

Алексей взял в рот кусочек — и поперхнулся, насильно заставил себя проглотить, настолько сухим, жестким, царапающим горло оказался он. Но, боясь обидеть дочь поспешил похвалить:

— Ой, какой вкусный торт! Неужели ты сама пекла?

Девочка рассмеялась, совсем по-взрослому всплеснула ладонями.

— Да что ты, папа! Разве это торт? Это котлеты, мы теперь каждый день такие едим. — И как бы извиняясь, виновато опустила глаза. — Больше у нас ничего нет. Хочешь кусочек колбаски? Бери, только дедушке немножко оставь.

— А ты?

— Я не хочу. Сыта. И бабушка…

Она не закончила: в коридоре залился, хаотично задребезжал звонок. Девочка вздрогнула, побледнела, почти с испугом посмотрела на стол.

— Мама, сказала она, — и бабушка. Я открою.

Сиди! — поднялся Алексей со стула. — Сиди, я сам.

«Чего они испугались? Почему так мгновенно потухли, увяли глаза Иеронима Стефановича?»

Теряясь в догадках, он с нарочитой медлительностью вышел из кабинета в неосвещенный коридор, начал нащупывать головку французского замка. Звонок задребезжал нетерпеливее, раздраженнее, и он распахнул наконец дверь.

— Ой, кто здесь? — радостно вскрикнула в темноте Муся. — Витенька, ты?

— Прошу вас, — отступил Алексей, освобождая дорогу.

— Леша? — и невидимые руки обвили его шею. — Лешенька, родной…

С чувством брезгливости он отбросил эти руки, повернулся и ушел в кабинет. Девочка прильнула к деду, то ли надеясь на его защиту, то ли сама защищая его. Пальцы правой руки профессора судорожно сжались в подобие кулака, лихорадочно блестящие глаза не отрываясь и не мигая смотрели на дверь.

Алексей подошел к дивану, замер, тоже повернувшись лицом к двери, и в ту же минуту в комнату ворвалась Маргарита Григорьевна.

— Боже, какое счастье, какая радость! — почти закричала она, протягивая к зятю пухлые, унизанные кольцами и браслетами руки. — Мы так измучились без вас, так изголодались… Видите, что нам приходится есть? — Маргарита Григорьевна не посмела обнять Маркевича, наткнувшись на его хмурый, холодный, непримиримый взгляд. Но и остановиться, оборвать поток бессвязных слов и фраз или не могла, или не решалась, и, повернувшись к двери, закричала еще громче, еще нетерпеливее: — Мусенька, где же ты? Иди скорее, Лешенька приехал, он тебя ждет…

Ненависть, злоба, ярость, за минуту до того обуревавшие Маркевича, — все отступило и улеглось при виде этой привычной, давным-давно знакомой комедии. Осталось спокойное презрение, с любопытством чужого, постороннего человека: «Интересно, как поведут они себя дальше?» Он даже улыбнулся — чуть-чуть, самыми уголками губ, и, опустившись на стул, взял дочь к себе на колени. Муся вошла нарядная, красивая, точно не из бомбоубежища вернулась она несколько секунд назад. Подошла, протянула руку.

— Здравствуй, милый. Вернулся?

— Нет, — так же спокойно ответил Алексей, не замечая ее руки. — С пожара зашел. На вашей улице сгорело три дома. А могли и они сгореть, — он показал глазами на девочку и старика. — Да, могли.

— Боже мой, да они же сами не хотят уходить в убежище! — сочла нужным вмешаться Маргарита Григорьевна, но Муся так посмотрела на нее, что она сразу умолкла.

— Возможно, — согласился Маркевич. — Парализованному человеку, конечно, самому до убежища не добраться, а девочка не оставит его одного… Не правда ли, вам слишком много хлопот с ними?

— Что ты хочешь этим сказать? — У Муси настороженно сузились глаза.

— Только то, что я решил освободить вас от хлопот о моей дочери и о моем отце, не больше.

— О твоей дочери или о нашей? — иронически подняла тонкую бровь. — Кажется, я пока не отказывалась от своих прав на этого ребенка.

— «Этот ребенок» мой. Он мешает вам так же, как и «этот старик». А потому…

— Что за чушь вы говорите! — опять не выдержала Маргарита Григорьевна. — Что значит мешает? И какое право имеете вы, бросивший несчастную жену на произвол судьбы, вмешиваться в наши семейные дела?

— Имею! — стукнул Алексей ладонью по столу. — Да, имею! Мы обо всем договорились, пока вы отсиживались там, и завтра ни отца, ни Глорочки в этом доме не будет. Слышите? Не будет!

Девочка замершая у него на коленях, вдруг соскочила и бросилась к деду:

— Папочка, помоги!

Тело Иеронима Стефановича вытянулось, напряглось, рот судорожно перекосился, горящие ненавистью глаза не отрывались от лица Маргариты Григорьевны. Алексей приподнял его.

— Воды, — попросил он, — скорее дайте воды!

Муся зябко передернула плечами, отошла в глубину комнаты, а Маргарита Григорьевна начала робко, неуверенно приближаться к дивану.

— Ничего, ничего, сейчас ему станет легче, — забормотала она вздрагивающими губами. Но едва подошла совсем близко, как Глорочка вскочила, выпрямилась, закрывая собою деда, и, тряся туго сжатыми кулачками, закричала: — Не смей его трогать, не смей! Папочка не подпускай их!

— Вон! — загремел Алексей. — Вон из комнаты, гадины!

Муся и теща отлетели к двери, отброшенные его гневом, и замерли у порога. Девочка упала на колени, прильнула губами к руке старика. А профессор как-то странно обмяк, откинул на сторону голову, и полураскрытые глаза его начали медленно стекленеть, затягиваться туманом…