Только б жила Россия - [97]

— Может поразить одно — управится и с остальными. Это не ваша забота, Аксель! Вы, долгое время находясь за границей, привыкли к старомодным осадам, и когда не имеете чего-либо под рукой, впадаете в уныние. Мой принцип вам известен: удовольствуйся тем, что есть, малыми средствами сумей многое, на первый взгляд, невозможное!

— Увы, падет последний столб — иссякнут и наши боевые припасы…

— Все необходимое даст крепость, ее гигантские склады и погреба, впрок заготовленные господином гетманом!

Нет, король был непоколебим в своей уверенности. Разговор с первых минут шел впустую…

Карл отхлебнул воды из оловянного стакана, с величаво-светлой улыбкой указал туда, где находилась цитадель.

— Ступайте, барон, принесите нам победу. Она близка. Примите неотложные меры, и вы убедитесь, черт побери, что слава отнюдь не отвернулась от нас. Да, Кронштедт приготовил русским чудесный сюрприз. Окажите ему содействие!

4

Осадные коммуникации тянулись от соснового редколесья к городу через гладкое, чуть покатое поле, словно богом созданное для марша «северных колонн», как цветисто-иронически выразился Табберт. Генерал-квартирмейстер стоял на опушке, нетерпеливо ждал, когда последние сечевики, вооруженные саблями, пиками и самопалами, нырнут в траншею. Следом, сменяя обескровленные роты Даля, подтягивался Ниландский полк, а также спешенные драгуны.

Кто-то высокий возник в темноте, расспрашивая солдат, и Гилленкрок по густому, несколько ворчливому голосу признал Адама Левенгаупта.

— Граф!

— Аксель, дорогой, наконец-то… Позвольте мне быть при вас: ординарцем, телохранителем, волонтером, кем угодно.

— Вправе ли я…

— Ерунда. Ну как русские?

— Более или менее спокойны, — доложил вездесущий Табберт. — Разумеется, караулы не спят, ведут перекличку.

— «Добрый хлеб» — «Крепкая брага»?

— Именно так, ваше сиятельство.

— Что Кронштедт и его саперы?

— Подготавливают новый взрыв.

— Проводите нас, капитан, отсюда мы не увидим ровно ничего.

У спуска в окоп Гилленкрок немного помедлил, оглядываясь. Где же все-таки Седергельм и Гермелин? Они вызвались участвовать в штурме…

— Вероятно, жаркое, приготовленное кухней главнокомандующего, пересилило страсть к подвигам, — заметил Табберт.

— Жаркое? Откуда?

— Рейтары учинили нападение на покинутые нами Будищи. Трофей — теленок, только-только из чрева матери. Непонятно другое: как могла до сих пор уцелеть корова? — язвил капитан, идя впереди и безошибочно ориентируясь в путанице переходов.

Левенгаупт горько усмехнулся.

Гилленкрок молчал, пронизанный острой жалостью к другу. Вот уже более полугода опытный солдат находится не у дел, и король полностью игнорирует его присутствие в лагере, подавая пример молодым приближенным. Справедливо ли? Кто ускорил нелепую развязку в Приднепровье, кто не дождался, как было условлено ранее, оставил рижского генерал-губернатора беззащитным перед войсками царя Петра?

— Крайняя параллель, — тихо предупредил Табберт. — Мы в том самом буераке, который унес тысячи шведских жизней.

На дне окопа, обложенного мешками с песком, сидели куренные атаманы, посасывая «люльки», плели вялую нить разговора, и даже не поднялись навстречу, наглецы. «Впрочем, надо ли удивляться? — мелькнуло у Гилленкрока. — Все летит в тартарары!»

Вскоре подоспел капитан Кронштедт, усталым голосом сообщил: мина огромной, еще невиданной силы подведена под вал, взрыв последует перед атакой.

— То есть, через десять минут, — отметил Гилленкрок, щелкнув крышкой часов. — Будем ждать.

Время, назначенное саперным капитаном, истекло, — мина бездействовала. Не взорвалась она и потом, четверть часа спустя. Кронштедт, оцепенев, нервно хрустел пальцами.

— Чем вы объясните подобный афронт? — нелюбезно спросил Левенгаупт.

— Н-наши работы, полагаю, не остались тайной для русских, и они… в-вынули з-заряд, — заикаясь, пролепетал Кронштедт.

— Весьма правдоподобно! — Левенгаупт обратился к полковнику: — Поднимайте первую линию, мой вам совет. Единственная надежда на штык и саблю!

Гилленкрок распорядился.

Несколько бочек с горилкой, присланных Мазепой в запорожский лагерь, сделали свое дело. Сечевики вихрем перескочили бруствер, взяв пики наперевес, нестройной ревущей толпой устремились вперед. «Пуга! — раскатывалось из края в край поля. — Пуга!» Но вернулись «бараньи шапки» и того быстрее, подхватив раненых и убитых, — Полтава накрыла их перекрестным огнем.

— Бисова громозда! — ругался кошевой атаман, бегая вдоль траншеи. — Гармат[17] сверху донизу — не счесть!

— Вы о деревянной башне, сооруженной комендантом? — задал вопрос Табберт, кое-как слепив русскую фразу.

— О ней, нелюбой… О ней!

Гилленкрок вызвал капитана Бинова.

— Там дерево, одно лишь дерево… Поджечь, экономя порох!

Мортирная батарея повела обстрел башни, было отмечено пять-шесть попаданий, но вызвать пожар так и не удалось. Осажденные сбивали огонь водой, загодя припасенной в бочках…

— Во славу короля — вперед! — проревел Адам Левенгаупт.

Вторая линия — Ниландский полк и спешенные кавалеристы — колоннами двинулись на Мазуровский вал, полуразрушенный многодневными атаками. Русские пушки рявкнули в упор. Картечь десятками вырывала солдат из строя, но ряды смыкались, упрямо — шаг за шагом — карабкались по крутизне, обильно политой кровью, и грохотал очередной истребительный залп. Штурмовые мостки через ров охватило пламя, искры густо порскали вокруг, обдавая лица, прожигая мундиры.