Только б жила Россия - [99]

Молодые полковники рассмеялись.

— Граф, я возвращаюсь к вчерашнему разговору и убедительно прошу вас доложить его величеству о плане перехода за Днепр, на новые квартиры. Уверен: еще несколько дней, и капкан захлопнется, — прерывисто сказал Гилленкрок.

— Пустое, Аксель.

— Если не произойдет какого-то чуда, боюсь, никто из нас не уцелеет, и наш король станет несчастнейшим из королей… Скажите, господин фельдмаршал, зачем шведской армии ломать зубы о Полтаву?

— До той поры, пока не подоспеет Крассау с поляками, король хочет иметь развлечение, — ответил тот.

— Но… забава слишком дорога, — через силу произнес Гилленкрок, оглядываясь на королевскую ставку.

— Не забывайте о стратегических замыслах короля… Мир с царем Петром будет подписан в Москве, и нигде больше! — главнокомандующий отвесил сердитый полупоклон и удалился в свою палатку.

Гилленкрок растерянно глядел вслед. Кто поможет? Седергельм или Гермелин? Вряд ли. Им, с головой втянутым в круговорот хитроумных придворных интриг, не до судеб армии. Пипер упорно молчал, поддевая ногой невидимый камешек. Не прибегнуть ли к содействию Хорда?

— Ваше мнение, полковник?

— М-м, обстановка несколько нервозная… — ответил Хорд.

— Вы пользуетесь доверием короля, — Гилленкрок чуть было не сказал: «своего сверстника». — Прошу вас, пойдите к нему, объясните — мы на краю гибели.

Хорд резко-насмешливо вздернул нос.

— Уж не принимаете ли вы меня за круглого дурака, господин Гилленкрок? — ледяным тоном осведомился он.

Гилленкрок стиснул зубы. К чьей совести взывал, бог мой, кого просил? Они, эти юные стратеги, потому и в фаворе, что беспрекословно исполняют любой каприз его величества, ловят на лету каждую его мысль… Нет, они не дураки!

Пипер медленно повернул голову.

— Хорошо, барон. Разговор за мной. Идемте.

Драбанты — у входа — вскинули шпаги, первый министр и полковник вошли в приемную, от пола до потолка заставленную дубовыми бочонками с польским и саксонским золотом. «Бесполезные миллионы, — с грустью подумал Гилленкрок. — А за Днепром они могли бы сделать погоду!»

— Что король? — спросил Пипер.

— Он ужинает, — ответил Адлерфельд. Первый министр мог входить к королю без доклада, камергер это прекрасно знал, но посторонился с явной неохотой.

Гилленкрок затаил дыхание. А вдруг чудо все-таки произойдет, и король осознает наконец грозную опасность? Судя по отдельным словам, долетавшим из-за стены, сначала говорил один Пипер — о правобережье Днепра, о раздолье лугов и пастбищ, о густоте местечек, совершенно не затронутых войной, что-то о крымском хане… Потом послышался голос Карла, как всегда, отчетливый и звонкий:

— Если бы сам господь бог послал ко мне своего ангела с повелением отступить от Полтавы, я все равно остался бы здесь!

Дверь отворилась, пропуская бледного Пипера. Король сидел на барабане, ел морковную котлету и черствый ячменный хлеб, запивая водой из драгоценного миланского кубка.

С порога первый министр оглянулся, но Карл предупредил его:

— Успокойтесь, граф, за все отвечаю я один. Вам этого мало? Атака пройдет столь скоро, что вы не успеете прочесть «Патер ностер»![18]

«Как… новый штурм?» — похолодел Гилленкрок. Действительно, короткое время спустя его пригласили в кабинет, предложив захватить с собой детальный план Полтавы.

Занималось утро, когда шведы, подкрепленные Кальмарским полком и ротами сапежинцев, обрушились на Мазуровский вал. Трубач, запрокинув багровое лицо, возвестил о решительной минуте. Гулко ударила барабанная дробь, вдоль траншей развернулись и поплыли клыкастые львы знамен. Король — в сером лосином колете, высоких рейтарских сапогах, с париком, забранным на затылке в кожаный мешочек, — встал над окопом, указал шпагой вперед.

— Сыны Швеции, во имя божье!

— Хурррр-рра-а-а!

Плотные линии пехоты бегом устремились через ров, заваленный телами шведов и русских, и тут же в разных концах города заплескался набат. Пищали и единороги — за кое-как подновленным палисадом — сверкнули встречными блесками, клубы дыма опоясали подступы к валу. Зло визжала картечь, выкашивая передние шеренги шведов, раненые молча, без единого стона, отходили или отползали в тыл, им навстречу шли новые роты.

Гилленкрок встрепенулся. Барабаны теперь выстукивали где-то на гребне, задернутом черной пороховой гарью. Судя по яростным крикам с обеих сторон, там завязывался рукопашный бой.

Подскочил адъютант генерала Росса, лично возглавившего атаку, отрапортовал:

— Государь, палисад прорван, русские в панике отступают!

Бледное, замкнутое лицо короля слегка порозовело.

— Хорошо! Преследование не прекращать ни на секунду, не повторять старых ошибок! — отрывисто бросил он, а за словами угадывалось: ну вот, стоило ему появиться среди стальных когорт, и успех обеспечен. — Аксель, вы здесь? Каков удар? Думаю, и сам Вобан, великий, непревзойденный Вобан, мог бы… — Неожиданно король впился в подзорную трубу, топнул ногой. — Что случилось? Почему заминка?

Правее, у выдвинутой вперед башни, густела стрельба. Сапежинцы, которые наносили вспомогательный удар, затоптались на месте, потом отпрянули к траншее. Их замешательство, в свою очередь, приостановило напор центральных колонн. Русские гренадеры и казаки успели соединить разорванные линии, овладели палисадом, укрываясь за ним, повели бешеный огонь…