Толкач - [17]

Раньше он никогда не замечал, как скрипит дом. А теперь вокруг него теснились различные звуки, дом кряхтел, как старый ревматик. Из спальни наверху доносилось глубокое дыхание спящей Харриет, оно мешалось с мертвящим тиканьем часов и хриплыми стонами дома.

И тут Бернс услышал тихий звук, который прозвучал раскатом грома, потому что Бернс ждал его всю ночь, – это был звук ключа в замочной скважине входной двери. В этот момент исчезли все другие звуки. Он сидел, напрягшись в своем кресле, и слушал, как повернулся в замочной скважине ключ, как открылась с небольшим скрипом дверь, впустив в дом зловещий шепот ветра, затем закрылась, плотно войдя в раму, как заскрипели доски в прихожей.

– Ларри? – позвал он.

Его голос проник во все уголки дома. На мгновение наступила полная тишина, и тут Бернс снова услышал тиканье старых часов, покорно стоящих возле стены и наблюдающих идущую мимо жизнь, – так праздный человек стоит на углу, прислонившись к витрине аптеки.

– Папа? – Голос был удивленный, молодой и немного запыхавшийся, голос человека, вошедшего в теплую комнату с холода.

– Я здесь, Ларри, – откликнулся Бернс, и снова наступила тишина, на сей раз рассчитанная и нарушаемая только тиканьем часов.

– Иду, – сказал Ларри, и Бернс услышал, как он прошел по всему дому и остановился перед гостиной. – Ты не против, если я свет включу? – спросил Ларри.

– Включай.

Ларри вошел в комнату, привычно двигаясь в темноте, и включил настольную лампу.

Он был высокий парнишка, намного выше своего отца, рыжеволосый, с длинным и тонким лицом, с отцовским носом и материнскими ясными серыми глазами. Подбородок был слабоват, отметил про себя Бернс, и другим он уже не будет, поздно. На Ларри была спортивная рубашка, брюки и спортивная куртка. Бернс подумал, интересно, где Ларри оставил свой плащ – в прихожей?

– Читаешь? – спросил Ларри. В его голосе уже не осталось ничего детского. Он говорил глубоким грудным голосом, необычным для молодого человека, которому не исполнилось еще и восемнадцати.

– Нет, – сказал Бернс. – Тебя жду.

– О?

Бернс внимательно смотрел на сына, поражаясь, как много может передать простое восклицание «О?».

– Где ты был, Ларри? – спросил Бернс. Он не отрывал взгляда от лица сына, надеясь, что тот не станет лгать. Ложь убьет Бернса, он ее не выдержит.

– В школе, – ответил Ларри, и Бернс принял ложь, причем боль оказалась меньше, чем он ожидал. Неожиданно что-то внутри у него изменилось – он стал чувствовать себя не столько отцом, сколько начальником следственного отдела 87-го участка. Переход произошел быстро и необратимо – сказался многолетний опыт. За считанные секунды Питер Бернс превратился в полицейского, который допрашивает подозреваемого.

– В школе?

– Конечно, папа.

– В Калмз-Пойнтской средней школе? Ты ведь там учишься?

– А ты разве не знаешь, пап?

– Вопросы задаю я.

– Да, в Калмз-Пойнтской.

– Не поздновато ли для школы?

– Ах, вот что тебя беспокоит, – сказал Ларри.

– Почему ты пришел так поздно?

– Ты же знаешь, что мы репетируем.

– Что?

– Пьесу для старшеклассников. Все так серьезно, почти сотню раз повторили.

– Кто еще занят в пьесе?

– Много ребят.

– Кто ее ставит?

– Мисс Керри.

– Когда начинаются репетиции?

– Слушай, что это еще за допрос?

– Когда закончилась репетиция?

– Около часа, наверное. Мы с ребятами зашли еще выпить содовой.

– Репетиция закончилась в половине одиннадцатого, – сказал Бернс спокойно. – Тебя там не было. И в пьесе ты вообще не участвуешь, Ларри. И не участвовал. Где ты был между половиной четвертого и двумя часами ночи?

– Черт возьми! – сказал Ларри.

– Не сквернословь в моем доме.

– Боже, ты говоришь как окружной прокурор.

– Где ты был, Ларри?

– Ладно, в спектакле я не участвую, – признался Ларри. – Я не хотел говорить маме. Меня выгнали после первых же репетиций. Актера из меня не получилось. Видимо...

– Ты плохо играешь и плохо слушаешь. Ты никогда не играл в этой пьесе, Ларри. Я сказал тебе это несколько секунд назад.

– Ну...

– Зачем ты лжешь? Что ты делал все это время?

– Что я делал? – переспросил Ларри. – Послушай, пап, я хочу спать. Если ты не возражаешь, я пойду лягу.

Он уже направился к двери, когда Бернс заорал:

– Я возражаю! Вернись!

Ларри медленно повернулся к отцу.

– Здесь не вонючий полицейский участок, пап, – сказал он. – И не ори на меня, будто я твой лакей.

– Я здесь командую подольше, чем в своем участке, – сурово проговорил Бернс. – Убери свою ухмылку, а то я тебе все зубы повыбью.

У Ларри отвисла челюсть. Наконец он произнес:

– Послушай, пап, я действительно...

Бернс быстро встал со стула. Он подошел к сыну и приказал:

– Вытащи все из карманов.

– Что?

– Вытащи все...

– Подожди минутку, – сказал Ларри взволнованно. – Давай потише. Черт возьми, у тебя что, в полиции работы мало, раз ты дома продолжаешь...

– Замолчи, Ларри. В последний раз говорю.

– Сам замолчи! Я не собираюсь терпеть такого...

Бернс ударил его неожиданно и зло. Он ударил его мозолистой от вечной работы рукой так сильно, что Ларри упал.

– Вставай! – сказал Бернс.

– Только попробуй еще раз ударить меня, – пробормотал Ларри.

– Вставай! – Бернс наклонился, схватил сына за воротник, рывком поднял его на ноги и, подтащив к себе, сквозь зубы спросил: – Ты колешься?