Тогда ты услышал - [19]

— Войдите, — раздалось изнутри.

Ректору около шестидесяти лет, он высок и худ. На нем широкие вельветовые брюки, шерстяной свитер неопределенного цвета, поверх него — кожаная жилетка. Его кабинет маленький и захламленный, мебель старая.

Несколько томительных секунд они вчетвером молча стояли и никто не знал, что делать. Наконец ректор, фамилию которого Мона забыла, помог ей снять пальто и повесил его на вешалку у двери. Игон Боуд из уловной полиции Мисбаха воспринял это как знак того, что можно плюхнуться обратно в кресло, с которого он с трудом поднялся, чтобы поприветствовать Мону и Фишера. Мона присела на диван, Фишер тоже, как можно дальше от нее, а ректор принес себе старый стул из соседней комнаты. Даже не верится, что учеба в этой школе — федеральном интернате, как назвал его ректор, — стоит более трех тысяч марок в месяц. И куда идут все эти деньги?

— Новые спортплощадки, компьютерная сеть, ремонт помещений — для учительских просто ничего не остается, — сказал ректор, и Мона покраснела.

— Да. Это, конечно, необходимо…

— Ну, госпожа Зайлер, мы, конечно, очень рады, что вы специально приехали из Мюнхена, чтобы поддержать вашего э… коллегу. — После этих слов ректор замолчал.

Лоб Боуда теперь напоминал горный ландшафт.

— Господин Боуд обратил внимание на взаимосвязь, которую мы не смогли обнаружить, — сказал Фишер, и Мона удивленно посмотрела на него. Это были именно те слова, которые и надо было сказать.

Лоб Боуда разгладился.

Мона добавила:

— У нас двое убитых, мужчина и женщина, способ убийства один и тот же. Вероятно, задушены куском проволоки. Это очень необычно.

— Гарротой.

— В действительности это была не гаррота, — пояснила Мона. — Просто некоторые называют так это предположительное орудие убийства. Газеты называют это так, потому что звучит необычно.

Она сделала ударение на слове предположительное, не глядя при этом на Фишера. Может, это он проговорился, а может и нет. В день убийства это словечко обошло все отделение. Любой мог сообщить его прессе. Отсюда и заголовки. Поймать убийцу. Для этого полиция и придерживает некоторые факты — чтобы сразу распознать ложные признания. В данном случае сделать это будет затруднительно. Но все же по крайней мере одна деталь пока не попала в газеты.

— Гаррота, помимо этого, не единственное, что связывает обе жертвы. Константин Штайер между семьдесят шестым и восемьдесят первым годом учился в Иссинге. И эта учительница… Как ее имя?

— Саския Даннер, — ответил Боуд. — Она не была учительницей, это жена Михаэля Даннера, он преподает здесь французский. — Ректор поощряюще кивнул, как будто Боуд был не слишком умным, но очень старательным учеником.

Мона сказала:

— О’кей. В любом случае, обе жертвы имеют отношение к школе.

— Но Константин не был здесь долгие годы, — прервал ее ректор. — Ему тут нечего делать. Он даже не член Союза выпускников.

— Что это такое?

— Это объединение создано для оказания помощи стипендиатам. Многие после окончания школы становятся его членами.

— А Константин Штайер — нет?

— Нет. Я специально проверял. Он даже не приезжал на дни встречи выпускников.

— Дни встречи выпускников…

— Они проходят каждые два года в августе. Выпускники играют в хоккей, держат речи, а вечером всегда бывает небольшое застолье и танцы. Это способствует поддержанию отношений между бывшими учениками. Многие нашли здесь себе друзей на всю жизнь.

— Константин, очевидно, нет.

— На что вы намекаете?

Внезапно лицо ректора передернулось. Когда он осознал это, встал и пошел за свой стол, как будто там ему было лучше держать оборону. Мона удивленно разглядывала его. Внезапно она подумала об Антоне, который часто говорил ей о том, что ей необходимо научиться лучше разбираться в людях. Антон называет то, чего Моне, по всей видимости, не хватает, женской интуицией.

— Что случилось? — наконец спросила она, когда молчание стало невыносимым.

— Вы же не станете утверждать, что наше заведение имеет какое-то отношение к смерти Константина Штайера?

— Нет, но…

— Тогда и не намекайте, пожалуйста, ни на что такое.

Ужинали они за так называемым преподавательским столом, который был установлен на возвышении рядом с главным входом в столовую. Мона сидела спиной к залу, где было невероятно шумно. В федеральном интернате Иссинг учились две сотни учеников, и казалось, что все одновременно кричали друг на друга.

— Как вы это выносите? — спросила Мона женщину, сидевшую слева от нее, которая представилась так: «Зигварт — история, природоведение».

— Фто? — спросила Зигварт с полным ртом и улыбнулась.

На ужин приготовили котлеты из гороха и картофельные крокеты, и все ели с такой скоростью и так сосредоточенно, что можно было подумать, будто тому, кто первым все съест, дадут приз.

— Ну, этот шум. Невероятно. Так всегда?

Зигварт подняла голову, как зверь, который почуял след. На секунду она даже перестала жевать. Ее улыбка стала еще шире.

— Эй, а вы абсолютно правы. Действительно невыносимо. А мы так привыкли уже… Просто глохнешь, понимаете?

Взгляд Моны упал на Фишера, сидевшего как раз напротив нее. Его тарелка была почти полной, и он совершенно безучастно смотрел в одну точку прямо перед собой.