Тогда ты молчал - [85]

— Ну да, — по интонации Моны можно было предположить, что ей мало что понятно. — И что ему посоветовал Плессен?

— Очень простую вещь. Он посоветовал ему отказаться от определенной ему задачи, — ответила Клаудиа Джианфранко. — Если я правильно поняла, он провел с ним какой-то ритуал. В любом случае, речь шла об отказе от предназначения, чтобы в результате избавить его от «давления успеха».

— Но это вполне разумно.

— Да, но ритуал не… Я даже не знаю, наверное, что-то не сработало.

— Вообще?

— Мне кажется, что во время семинара все было в порядке. Там Паоло чувствовал себя хорошо, он как бы освободился и был безумно благодарен Плессену. Но потом у него появились страхи, настоящие приступы панического страха. Обычно это случалось по вечерам, когда он был один в своем гостиничном номере.

— Почему?

— Он не мог объяснить мне этого. Страх инфаркта у него проявлялся лишь на физическом уровне: внезапно выступал пот, появлялось страшное удушье. И кроме того, его преследовала идея-фикс: что он умрет от своей наркозависимости или от своей никчемности, как его отец и дед. Когда Паоло сказал об этом Плессену, тот повторил ритуал на следующий день, то есть на третий день семинара. Но после этого ночью состояние Паоло снова ухудшилось, и на следующий день он решил прервать семинар.

— И после этого приехал к вам.

— Да, он сел в поезд, оставив свою машину на стоянке, потому что думал, что не сможет вести ее в таком состоянии. Всю ночь он был у меня, он не мог спать один, опасаясь, что с ним может что-то случиться. Он был совершенно подавлен. Я боялась за него, но мне не хотелось, чтобы он постоянно оставался со мной.

— И вы на следующий день отправили его домой.

— Да. Я не хотела вообще оставаться с ним. Я… Мы же были уже разведены. Он изменяя мне, я изменяла ему, мы ссорились, и однажды наша любовь умерла. Я хотела начать новую жизнь, без него. У меня уже был другой мужчина, я снова чувствовала себя хорошо. В конце концов, я же не нянька для больных!

— Да, действительно, — сказала Мона мягко.

— Я же не могу всю свою жизнь ухаживать за ним! — это прозвучало как крик души.

— Нет, — успокоила ее Мона. — Этого никто не может от вас потребовать.

И все-таки женщина начала плакать. Мона зажгла сигарету, нагнулась к ней и вставила сигарету ей в губы. Женщина улыбнулась сквозь слезы и сделала затяжку.

— Извините, — сказала она во второй раз.

— Может быть, сделаем перерыв? — спросила Мона.

— Нет. Уже ничего, — Клаудиа Джианфранко вытащила носовой платок из сумочки, вытерла слезы и высморкалась.

У нее под глазами слегка размазалась тушь для ресниц, но никто из присутствующих не указал ей на это.

— Что произошло потом? — спросила Мона. — Я имею в виду, вы еще говорили с ним по телефону, связывались по электронной почте или как-то еще?

— Да, мы часто созванивались. Он… он рассказал мне, что хочет, чтобы Плессен повторил этот ритуал с ним. Это была его очередная идея-фикс. Но Плессен…

— Что Плессен? — Мона насторожилась.

— У него, наверно, для Паоло не оказалось места на семинаре. Ну я могу понять это, у него все расписано, а тут еще состоялась телевизионная передача, после которой его терапия стала широко известна у вас.

— Да, — Мона снова вспомнила передачу, невозмутимый вид Плессена и суетливого ведущего с его неловким бормотаньем.

И вдруг, словно в ее голове открылась дверь, она вспомнила кое-что еще.

Восторженная публика. Поворот камеры, восторженные лица публики. Ее что-то смутило в этом, и она тогда подумала: «А может, это не обычная публика? Может, Плессен приказал своему фан-клубу явиться в студию?»

— Таким образом, Плессен мог записать Паоло лишь на осень.

— М-да-а, — Мона размышляла о своем.

— И Паоло ужасно расстроился по этому поводу.

— Да, я могу это понять. Вспомните поточнее, что он сказал?

— Что считает это свинством. Что нельзя так обращаться с людьми. И тому подобное.

— Был ли он склонен к насилию?

— Нет. Вообще-то, нет.

— Высказывал ли он какие-либо угрозы в адрес Плессена?

— Угрозы? Нет, этого не было. Но он был просто одержим этим человеком.

Он точно звонил ему два или три раза, упрашивая Плессена включить его в группу раньше. Но ничего не получилось.

— Это было типично для него? Я имею в виду то, что он не смирился с отказом? Он часто так реагировал на «нет»?

Женщина задумалась. Затем сказала:

— Он мог быть очень настойчивым. А с отказами вообще не умел смиряться.

— Проявлял ли он когда-либо агрессивность?

— Да. Он мог… Он иногда бывал коварным и склонным к интригам.

— Может быть, он уже проявлял насилие? Я имею в виду — физическое?

Клаудиа Джианфранко опустила голову. Бергхаммер дернулся, и Мона скорее почувствовала, чем увидела это движение.

— Фрау Джианфранко!.. — настаивала Мона.

— Да… Я вчера уже вашим коллегам…

— Расскажите об этом еще раз.

Из уст Клаудии Джианфранко вырвался такой звук, будто она пыталась выдохнуть весь воздух, собравшийся в легких.

— О’кей, — сказала она, словно человек, не имеющий больше сил сопротивляться. — Он бил меня несколько раз. Не часто — раза два или три.

Бергхаммер и Фишер чуть ли не вскочили на ноги. Мона все же посмотрела на своих коллег — сначала налево, на Фишера, затем направо, на Бергхаммера. Лица обоих были непроницаемы, но, глядя на их напряженные позы, Мона поняла: вчера женщина им этого не рассказывала. Мона почувствовала легкий триумф, у Бергхаммера ее акции ощутимо поднялись, хотя такое заявление, как бы оно заманчиво ни звучало, все же ничего не доказывало. Абсолютно ничего, за малым исключением: Паоло Джианфранко вполне мог применить силу.