Точка слома - [144]

-Вы были членом партии?

-Да, до 1945 года.

-Продолжайте.

-В 1940 году получил грамоту от Новосибирского Горкома ВКП(б) «За безупречную борьбу с преступностью». В июне 1941 года я записался добровольцем в ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии, прошел курс молодого бойца, с июля по ноябрь 1941 года служил в частях 24-й армии в звании рядового. В сентябре 1941 года воевал в районе Ельни, получил пулевое ранение в ногу, после чего пролечился неделю и вернулся в действующую армию. Из окружения в районе Ельни вышел с серьезной контузией, лечился до января 1942 года, после чего служил на Воронежском фронте. Второго октября 1942 года попал в плен, совершил оттуда побег и вышел к частям РККА 10 октября. После этого лечился в психоневрологическом отделении армейского госпиталя.

-Здесь написано – уставившись в пожелтевший лист бумаги читал Лавочкин – что у вас, «в следствие нескольких коммоций мозга и эмоциогенного шока развился и был диагностирован реактивный психоз». В чем это проявлялось?

-Помутнение рассудка, невозможность двигаться.

-Вы лечились месяц, верно?

-Да.

-Вы выписались, когда все симптомы прошли?

-Нет. Сохранялось подавленное состояние и редкие конвульсии.

-Продолжайте.

-В ноябре 1942 года вышел из госпиталя, с декабря 42-го по март 43-го проходил лейтенантские курсы, затем служил в составе 23-й армии Ленинградского фронта, с апреля 44-го конкретно в частях 108-го стрелкового корпуса, в июне 44-го наша часть была переведена в состав 21-й армии, в составе армии находился до января 1945 года, затем был переведен в состав 9-й гвардейской армии, штурмовал Вену.

-Когда вы получили звание старшего лейтенанта?

-В июне 44-го, после боев у Белоострова.

-12 апреля 1945 года вы совершили «умышленное убийство трех мирных жителей города Вена», после чего были арестованы, признаны виновным в совершении преступления, предусмотренного статьей 138 УК РСФСР и приговорены Военным трибуналом 9-й гвардейской армии к четырем с половиной годам заключения. Суд вышел с ходатайством о лишении вас всех воинских званий и наград, а Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 сентября 1945 года вы их и были лишены. Отправлены отбывать наказание в Красноярский исправительно-трудовой лагерь. Зачем вы совершили это убийство? Здесь написано, что корыстный мотив отсутствует.

-У меня было помрачнение сознания, я не осозновал что делаю.

-Вчера у вас тоже оно было?

-Никак нет, вчера я свои действия осозновал – соврал Летов, просто неимоверно желая получить «контрреволюционную статью» и быть приговоренным к ВМН.

-В лагере вы отбывали наказание до 12 октября. Чем занимались потом?

-Работал в качестве оперуполномоченного районного отделения милиции по Первомайскому району города Новосибирска. Участвовал в поимке особо опасного преступника Северьяна Павлюшина.

-Наслышан. Какие боевые награды имели и за какие операции?

-Медаль «За отвагу» за сражение у Ельни, орден «Красного знамени» получил на Воронежском фронте за отражение атаки противника при разведке боем, орден «Красной звезды» получил за бои у Куутерсельки.

Весь дальнейший час Летов объяснял, что Жлычева убил, ибо считал его представителем «надоевшей сталинской клики», что сам Летов не придерживается какой-либо четкой политической позиции, но одинаково отрицательно относится и к троцкистам, и к бухаринцам, и к сторонникам нынешнего курса Сталина. Уважая политику Сталина за то, что он разгромил заговоры троцкистов, фашистов и бухаринцев, Летов все равно Сталина не поддерживал и решил освободить мир от еще одного сторонника политики Вождя, что и стало мотивом для совершения преступления. Лавочкин, отлично понимающий, что Летов врет (только зачем загонять себя под расстрельную статью?), и также отлично понимающий, что Летов невменяем и убивал, наверняка, в состоянии помутненного рассудка, все равно молча слушал этот «антитроцкистский, антибухаринский и антисталинский» бред. Набросав на бланке чистосердечное признание в «совершении умышленного убийства в контрреволюционных целях» Лавочкин протянул его Летову, которому развязали одну руку, и он поставил свою мощную, корявую из-за заметного тремора, подпись. Допрос был закончен.

Это был конец.

Оставшиеся три дня Летов провел в своей одиночной камере. Конвойный периодически ужасался от протяжных криков и такого же протяжного воя, вырывающегося из-за тяжелой деревянной двери, докладывал об этом старшине, но Лавочкин уже предупредил всех, что Летов болен и может впадать в «неадекватные состояния». Через три дня дело было передано в суд.

Судебное заседание проходило там же, где проходил суд над Павлюшиным. Судебная коллегия была тоже такой же, поэтому Председатель долго сверлил Летова круглыми от удивления глазами: буквально месяц назад он был на стороне закона, а теперь обвиняемый!

В качестве свидетелей были приглашены трое постовых, один из жильцов коммуналки в доме шесть на Таловой улице и Кирвес. Вопрос о том, как Ошкин допустил до работы в участке Летова замял Ладейников: Ошкин просто ушел в остатвку по собственному желанию (впрочем, оно у него и так уже было) и на суд даже не приехал, решив в этот день просто выпить в гордом одиночестве своей квартиры. Председатель судебной коллегии, не отводя своего удивленного взгляда от Летова, шептал народным заседателям, что, мол «обвиняемый то недавно был у нас в качестве свидетеля обвинения». В итоге на Летова были уставлены уже три пары круглых от удивления глаз трех представителей судебной коллегии.