Точка слома - [142]
–Вы же понимаете, что весть об этом ужасающем преступлении уже дошла до Горкома партии и, скорее всего, не сегодня-завтра этого убийцу увезут в город! – громко кричал Персек.
-Отлично понимаю, но исполняю все юридические формальности – мрачно отвечал Ошкин, уже заранее знавший судьбу несчастного Летова.
Проведя процедуру опознания изуродованного трупа, гости разошлись по домам часам к трем ночи и отделение вновь накрыла тишина. Кирвес долго вглядывался в вымытое им лицо покойника – посиневшее, уже очень пожилое лицо, с седыми усами, на которых еще остались капельки крови, толстыми губами и навсегда зажмуренными глазами – вряд ли кому-то еще придется их открывать.
Спустившись вниз, Кирвес застал Летова за бесперебойным рыданием – он сидел на холодном полу, измазав белые кальсоны в грязи камеры, обхватив голову руками и пуская слезы в окровавленные руки.
–Сергей, ты очнулся? – тихо спросил Кирвес.
-Да – послышался заплаканный голос из камеры.
–Ты помнишь хоть что-то? – спросил Кирвес, заходя в камеру.
-Помню лишь чувство облегчения когда я это делал – выдавил Летов, высмаркивая кровавую субстанцию на пол.
-Зачем?
-Тебе это важно?
-Более чем.
-Я это делал, чтобы мне стало легче. Иного способа снять эту боль я не видел.
-Не видел?! – закричал на все отделение Кирвес – не видел?! Был один верный способ – сказать мне, уехать в горбольницу в психиатрическое отделение, пролечиться и зажить вновь!
-А я не хотел! – уже не скрывая текущих слез выкрикнул рыдающим голосом Летов – я не хотел этого! Я хотел лишь умереть, умереть, но вот эта память, память о том, что от убийств может быть так легко, не давала мне это сделать. Я помнил, какое облегчение чувствовал, когда убивал тех австрийцев, я помнил каждый грамм этого блаженства, и сейчас, живя лишь болью и с болью, я только и хотел, что этого облегчения! Я слился с болью, Яспер, понимаешь, я с ней слился! Она была постоянной, меня разрывало, раздирало изнутри, меня накрывали галлюцинации, я умирал в них и жаждал этой собственной смерти в реальности, но ее не было, не было! Я заливал все водкой, но становилось только хуже – галлюцинации и боль, боль, боль! Я жил лишь жаждой этого облегчения, я жил ненавистью ко всем и всему, и вот этой жаждой… и я ее утолил. В последний раз.
-Ты понимал, что ты болен?
-Я ничего не понимал! Лишь… на минут пять-десять в день я приходил в себя, и умирал от этой боли. Я отгонял, всеми силами отгонял мысли об этом облегчении, но… не смог. Ты знаешь сколько я боролся с этой жаждой?
-Сколько?
-Года этак с 42-го. Сначала бороться с ней было легко, ибо война, потом было какое-то… словно помрачнение, я не выдержал; в лагере нарочно изнурял себя работой, чтоб не оставалось сил для этой жажды; на свободе всего себя погрузил в поимку Павлюшина, но сдерживал уже все с трудом, я видел, я чувствовал, как мой мозг разрушается, я видел это! Как только все кончилось, пытался алкоголь использовать, но… не помогло. Теперь я все для себя решил. Если отправят в лагерь на четвертак, в первый же день там убьюсь. Я вот даже сейчас уже думаю о том, что неплохо бы было «повторить успех», ибо это такое блаженство… вот тот момент, когда ты это делаешь. Смекаешь?
-Смекаю. У тебя тяжелое расстройство, Сергей. И, скорее всего, тебя расстреляют – ты убил партийного работника.
-Партработника – вымолвил Летов, уставившись стеклянными глазами во мрак прутьев. В этот момент он постепенно, очень медленно, сквозь сходящую пелену безумия понимал, что это конец. – Это… это ужасно, но есть один плюс. Теперь точно расстреляют. Уже навсегда все это кончится. Наконец-то… Как его звали хоть?
-Олег Жлычев из бюро райкома. Я могу попытаться тебе устроить процедуру судебно-медицинского освидетельствования, тебя признают невменяемым и отправят на принудительное лечение в психбольницу.
-Даже не вздумай, Яспер – мечтательно и загадочно-мрачно ответил Летов – даже не пытайся. Мне сама судьба дала шанс все это закончить.
-Ты уверен? Я пришел к тебе только с этим вопросом.
-Полностью уверен. Даже не пытайся. Я… я хочу, чтобы меня расстреляли. К тому же, по заслугам.
-Сейчас нам надо записать протоколы оставшиеся, раз ты в себя пришел. Думаю, скоро тебя заберут в город. Я сделал, все, что мог. Знаешь, куда я побежал от тебя?
-А ты был у меня?
-Ты вспорол мне кисть.
-Прости… я… не помню этого.
-Я догадывался. Ты алкоголем довел свою болезнь до помрачнения сознания в виде делирия. Так вот, я побежал звать «скорую», чтоб отвести тебя в психиатрическое отделение горбольницы. Но опоздал лишь… минут на десять.
-Это были лучшие бл…е десять минут с 45-го года. Самые лучшие и ужасные. И я готов за них ответить.
-Хорошо, Сергей. Я пытался тебе помочь. Но, видимо, люди обреченные остаются обреченными с рождения и до смерти. И смерти, понятное дело, не естественной.
-Человек, Яспер, должен научиться за свою жизнь сдаваться. Я уже научился. Пришел черед это умение применить, пусть и в последний раз.
-Пускай. Жаль лишь я не смогу сказать на твоих похоронах про то, что «и прожил он долгую, но несчастливую жизнь».
-Почему не сможешь?
-Расстрелянных толком и не хоронят. Но я скажу это ветру, и он донесет сие слова до тебя.
Финляндия в составе Российской Империи долгое время обладала огромной автономией. На памятнике Александру II в Хельсинки выбито «1863» – год, когда финский язык в Великом княжестве Финляндском стал официальным. Однако русификация начала XX в. вызвала небывалый взрыв антироссийских настроений, а в 1918 г. красные финны проиграли в Гражданской войне. Так закончилось столетие «русской истории» Финляндии… Эта книга впервые во всех деталях восстанавливает революционные события 1917 г. и боевые действия Гражданской войны в Финляндии.
Монография двух британских историков, предлагаемая вниманию русского читателя, представляет собой первую книгу в многотомной «Истории России» Лонгмана. Авторы задаются вопросом, который волновал историков России, начиная с составителей «Повести временных лет», именно — «откуда есть пошла Руская земля». Отвечая на этот вопрос, авторы, опираясь на новейшие открытия и исследования, пересматривают многие ключевые моменты в начальной истории Руси. Ученые заново оценивают роль норманнов в возникновении политического объединения на территории Восточноевропейской равнины, критикуют киевоцентристскую концепцию русской истории, обосновывают новое понимание так называемого удельного периода, ошибочно, по их мнению, считающегося периодом политического и экономического упадка Древней Руси.
Эмманюэль Ле Руа Ладюри, историк, продолжающий традицию Броделя, дает в этой книге обзор истории различных регионов Франции, рассказывает об их одновременной или поэтапной интеграции, благодаря политике "Старого режима" и режимов, установившихся после Французской революции. Национальному государству во Франции удалось добиться общности, несмотря на различия составляющих ее регионов. В наши дни эта общность иногда начинает колебаться из-за более или менее активных требований национального самоопределения, выдвигаемых периферийными областями: Эльзасом, Лотарингией, Бретанью, Корсикой и др.
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.
Пособие для студентов-заочников 2-го курса исторических факультетов педагогических институтов Рекомендовано Главным управлением высших и средних педагогических учебных заведений Министерства просвещения РСФСР ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ, ИСПРАВЛЕННОЕ И ДОПОЛНЕННОЕ, Выпуск II. Символ *, используемый для ссылок к тексте, заменен на цифры. Нумерация сносок сквозная. .
В книге П. Панкратова «Добрые люди» правдиво описана жизнь донского казачества во время гражданской войны, расказачивания и коллективизации.
В книге сотрудника Нижегородской архивной службы Б.М. Пудалова, кандидата филологических наук и специалиста по древнерусским рукописям, рассматриваются различные аспекты истории русских земель Среднего Поволжья во второй трети XIII — первой трети XIV в. Автор на основе сравнительно-текстологического анализа сообщений древнерусских летописей и с учетом результатов археологических исследований реконструирует события политической истории Городецко-Нижегородского края, делает выводы об административном статусе и системе управления регионом, а также рассматривает спорные проблемы генеалогии Суздальского княжеского дома, владевшего Нижегородским княжеством в XIV в. Книга адресована научным работникам, преподавателям, архивистам, студентам-историкам и филологам, а также всем интересующимся средневековой историей России и Нижегородского края.