Точка радости - [33]

— Да вот, не заводится, аккумулятор сел.

— А-а, это бывает, — машет он рукой, — прикурить, что ль? Вон моя машина-то, щас поближе подъеду.

Его «Ауди» лихо, нос к носу, подъезжает к моей «шестерке».

— Ну, давай, пробуй! — командует мужик.

Получив мощную энергетическую подпитку от своей урчащей иностранной подруги, отечественная колымага наконец заводится.

Спаситель, довольный, тут же отсоединяет провода, убирает в багажник.

— Сразу не глуши, — наставляет он, — поездишь часик-полтора. Усекла?

— Угу. Спасибо, — пытаюсь всучить ему триста рублей.

— Да брось ты, — отмахивается он, — Новый год на носу, а ты тут со своими деньгами!

Благодушествуя, закурил.

— Поезжай тихонько, не гони. Дорога скользкая. В гости, что ли, намылилась?

Чтобы не обидеть, пытаюсь отвечать ему с той же староприятельской интонацией:

— В гости. Одной-то в Новый год сидеть не больно весело…

Мужик растолковывает мой ответ по-своему.

— А ты меня возьми с собой! Тогда уж точно не соскучишься!

— Да я к маме.

— Вот и познакомишь как раз. Замужем?

— Кто — мама?

— Да на хрена мне твоя мама? Ты — замужем?

— Замужем, — поворачиваюсь к нему боком для наглядности.

Но он, похоже, не замечает.

— Жаль, а то бы я ух!

Наконец сигарета вместе с нашим морозным диалогом подходит к концу.

— Спасибо вам большое. Я поеду, мама ждет.

— Ну, валяй. Эй! А как зовут-то?

— Настя.

— Настюха? А меня Санек.

— С наступающим тебя, Санек!

— Тебя тоже, Настюха!

Он бросает в снег мерцающий окурок, и он еще несколько секунд отважно светится там.

— Сиди спокойно. Жди, — говорю Хвосту, — я скоро.

Звоню в Пашину квартиру. Шуршание нетрезвых шагов, вялый, сонный матерок.

Дверь открывает Паша. На сей раз в одних трусах.

— О, племянница приехала! Заходь! Тонька, ты гляди, кто приехал-то!

Меня обдает затхлой волной давнего перегара. Из комнаты доносится Тонькино матершинное приветствие и невнятный телевизионный бубнеж.

— Давай, Настюха, к столу, — как всегда гостеприимно приглашает дядя.

— Вам подарок к Новому году, — вручаю ему пакет с продуктами.

— А когда Новый год-то? — изумляется Паша.

— Сегодня. Как обычно — в двенадцать часов ночи.

— У, е-мое! Чуть не продрыхли! Тонька, вставай, мать твою! К нам племянница приехала!

Паша задумчиво чешет волосатую грудь, потом пытается обнять меня.

— Не надо, Паш.

— Да чего ты? Как неродная прямо.

— Опять пьяный…

— Ну и что? Пьяный не человек, что ли? Ты вот знаешь, почему я пью? Тебе ведь наплевать. И сеструхе тоже. А я… А мне, может, без этого, — показывает на шеренгу пустых водочных бутылок, — и жизни нету… Не справляюсь я с ней, заразой, без этого, понимаешь? Не могу понять, на кой черт мне она…

— А с водкой — можешь понять?

— И с водкой не могу… Но с ней как-то терпимей становится. Знаешь, как заживающая рана. Вроде еще и саднит, но боль уже выносима.

— Понятно.

— Ничего тебе не понятно. Злишься на меня, да?

— Нет. И сама бы сейчас выпила.

— Ну, так давай! По пятьдесят грамм-то можно! — И вдруг сник: — Я так всегда хотел сына…

— Еще не поздно.

— С кем? С моей лахудрой? С Тонькой?

— Но были ведь и другие женщины.

— Вот именно — были… Ты бы вышла за такого?

Я молчу.

— Вот видишь! А Тонька бы вышла… Потому и живу с ней. Тонька, сволочь, встанешь ты наконец или нет!

— Отстань, козел, — донеслось из комнаты.

— Это она ласково — козел, — пояснил Паша.

— А сволочь — тоже ласково?

— Да ладно тебе, Настюх, ты че такая строгая-то? Давай лучше выпьем!

— Все, Паш, — поцеловала его в щеку, — поехала. Не проспите Новый год!

Дядя еще какое-то время мучает меня своими коридорными откровениями, насилу освобождаюсь — там, в машине, мерзнет Хвост.

— Ну, наконец-то! — встречает меня мама. Думала, Новый год в пути встретишь. Время, знаешь, сколько?

— Сколько?

— Одиннадцать уже!

— И что?

— Как это что!

— Мам, не начинай. Давай лучше за стол, голодная как сто китайцев!

— Почему — сто? — смеется она.

— А сколько же тебе надо?

— Мне они вообще не нужны — китайцы твои. На одном «Черкизовском» их выше крыши!

— Зря ты так к ним относишься. Китай сейчас, между прочим, становится высокоразвитой страной. Китайцам впору позавидовать.

— Скажешь тоже — китайцам завидовать!

Хвост внимательно принюхивается к изобильным салатным запахам, царящим в комнате. К ним примешивается ядреный темно-зеленый аромат елки: в вазе на журнальном столике стоят несколько еловых веток, укутанных скрученными и мятыми старыми дождинками.

— А нового дождя нет?

— Какого дождя? — не понимает мама.

— Вот этого, — приподнимаю двумя пальцами одну дождину, похожую на зажеванную магнитофонную пленку.

— Да ну его… — машет она рукой.

Хвост получает свою порцию праздника — несколько кусков колбасы и жареную куриную ножку.

Мы с мамой торопливо насыщаемся ночными деликатесами, плещемся в муторных телевизионных волнах в надежде заразиться крикливым весельем.

— Ну, ты вообще как? — заботливо смотрит на меня.

— Ничего. До Нового года семь минут, мам. Открывай шампанское.

Выстрел, пенная радость льется в высокие бокалы, Медведев обещает, что в Новом году мы обязательно преодолеем набирающий силу кризис, но, кажется, — сам себе не верит. Желает успехов, здоровья и благополучия.

Хвост встречает Новый год спящим в кресле. Пожалуй, не самый худший способ.