Точка радости - [29]

Подвыпившая Ироида хватает меня за руку и оттаскивает в сторонку. От нее пахнет смешанным запахом духов и колбасы, которую она торопливо дожевывает.

— Анастасия Александровна, я тут думала… Насчет того случая… Ну, с Марьяной. В общем, я рада, что старуха не в психушке. Вы не держите на меня зла…

— Вы на меня тоже.

— Как вы тогда с машиной-то, — зашлась смехом заведующая, — подавай — и все тут! Молодец!

Старики, услышав неподобающий похоронной ситуации хохот, осуждающе косились в нашу сторону.

— Пойдемте к столу, — сказала я. — Помянем Федора Ивановича.

Минут через сорок Ироида Евгеньевна, безостановочно поминавшая усопшего, выдала длинную, витиеватую и не очень связную речь, призванную убедить присутствующих в ее неутолимой скорби.

Сын и обе дочери Федора Ивановича, все это время молчаливо сидевшие за столом, собрались уезжать. Юрий Андреевич вызвался проводить гостей до ворот.

Дочери, питерская и московская, горячо благодарили безутешную заведующую за заботу, коей окружили в пансионате их отца. Ироида, окончательно потеряв связь с реальностью, приглашала их бывать в «Кленах» почаще.

Вечером приезжает муж. За вещами. Накануне я сложила их в пакеты, выставила в коридор.

Хвост радуется ему, подпрыгивает, норовя лизнуть в лицо. Саша отодвигается.

— Может, выпьешь чаю?

— Нет, я тороплюсь, меня ждет такси.

— Скажи — я изменилась?

— Ты? Почти нет, — он старается не смотреть на мой живот. — Выглядишь хорошо.

— А ты изменился. Очень.

— Да? В чем же?

— Разлюбил…

— Прости.

— Ничего. Ты же не виноват в этом. Я хотела тебе сказать… Нам ведь было когда-то хорошо. Куда же все делось, а, Саш?

— Не знаю… Ушло…

— Совсем?

— Наверное.

— И что теперь делать?

— Меня ждет такси, — повторил он. — Да, у меня к тебе просьба. Пожалуйста, не вписывай пока меня отцом. Пойми, я должен дозреть до этого… Сейчас я не готов. Потом, может, сам попрошу вписать меня.

— Потом?..

— Ладно, я пошел.

— Подожди.

— Ну что?

Я обнимаю его, прижимаюсь щекой к холодному кожаному плечу куртки. Она пахнет снегом.

— Теперь иди.

— Странная ты все-таки…

Он уходит, а я сажусь в коридоре на корточки и долго смотрю на влажно-грязный след от его ботинка, похожий на географическую карту еще не открытой земли.

13

Лиля разучивает со стариками новогодний танец.

— Показательное выступление для Анастасии Александровны! — взбадривает она стариков. — Постарайтесь!

Делаю соответствующее выражение лица: не подведите, братцы!

И они не подводят — четыре пары старательно и слаженно двигаются по залу. Вторая пара слева танцует лучше всех — это мадам Марьяна и моряк. Мне кажется, он уже не столь к ней равнодушен. Глаза женщины мерцают ровной и уверенной, как пламя свечи праведника, нежностью.

Ироида активно занялась сбором денег с родственников наших подопечных — новогодний стол обещал быть щедрым: с красной икрой и шампанским. Кроме того, заведующая решила закупить бенгальские огни и зачем-то хлопушки с конфетти, против чего обоснованно протестовала терапевт, объясняя, что шум для жителей пансионата может стать причиной нервного расстройства и даже сердечного приступа.

Удивил всех и Ефимка. К предстоящему празднику он бескорыстно выдернул десятка полтора гнилых зубов, а кое-какие и пощадил, заботливо запломбировав их.

Мы с Лилей и тетей Грушей нарядили в холле большую живую елку. Чтобы повесить игрушки на верхние ветки, приходилось взбираться на сделанного Толиком шаткого козла. Отважилась на это только Лиля. К стенам прилепили скотчем пушистую разноцветную мишуру.

Физрук, не зная, как проявить себя в волнительных, захвативших всех предновогодних хлопотах, предложил провести несколько веселых конкурсов, среди которых было прыганье в мешках и хождение вслепую с ножницами наготове, чтобы срезать ими конфеты, висящие на длинных нитках. Все его предложения были решительно отклонены терапевтом Анной Викторовной по причине ненадежного здоровья участников. Тогда обиженный Антон Иннокентьевич засел в танцзале, где вместе с Лилей, наскоро обученный ею, демонстрировал запыхавшимся ученикам, как надо танцевать.

…Володя приносит мне в кровать спелую, только что вымытую хурму — на блюдце с нее натекла небольшая лужица воды.

— Ну, что муж?

— Муж?

— Ты говорила — он собирался приехать за вещами. Приезжал?

— Приезжал.

— Забрал?

— Забрал.

— Ты как эхо прям. Что сказал-то?

— Ничего.

— Как — ничего? Неужели у него не екнуло?

— Наверное, нет. Попросил не вписывать его отцом.

— Вот подлец!

— Просто разлюбил.

— То есть ты его оправдываешь?

— Не оправдываю, а пытаюсь понять.

— Такое невозможно понять.

— Ну, почему же…

— Настюш, я еще раз тебя прошу: выходи за меня!

— Знаешь, мне никогда не делал предложения женатый мужчина.

— Но я же сказал, что разведусь.

— Володь, прошу тебя, не начинай все сначала. Для меня сейчас самое важное — доносить ребенка.

— Ты это потому, что я неполноценный мужчина, да?

— Перестань, Володь. Я устала и хочу спать.

— Сегодня же обо всем скажу жене.

— Не надо. И вообще, наверное, больше нам не стоит видеться.

— Но почему? Пойми — я больше не люблю ее.

Мы смотрим на мерцающие огоньки елочки — на потолке от них плавают розово-голубые зыбкие блики, слышно, как под окнами яростно газует застрявшая в плотном снеге машина.