Точка - [35]

– Да, я читаю по-немецки.

Ровные строчки почти каллиграфического почерка: «Ингрид, постарайся сделать так, чтобы Эва забыла свой родной язык. Вам нужно уехать туда, где она не сможет встретиться ни с одним из русских. Генетическая память очень сильна. Поэтому нужно сделать так, чтобы наша девочка думала и говорила только на немецком языке».

Я положила письмо в конверт. Эва Марли смотрела прямо перед собой, снова переживая одно из самых трагичных событий своей жизни.

– Сказать, что я была потрясена – значит ничего не сказать. Моё сознание было взорвано. Кто я? Русская? Тогда почему не знаю об этом? Где мои настоящие родители? Когда именно меня удочерили? Вопросы роем жалящих пчёл кружились в голове. Я показала письма мужу, детям. Они поняли моё желание узнать о своём прошлом. Но с чего начать? Своего настоящего имени и фамилии я не помнила. Дата рождения, видимо, тоже была вымышлена. Мы стали искать сведения о русских детях в детских домах Германии. Потом обратились в Красный Крест. Написали письмо в Посольство России с просьбой о помощи. Безрезультатно.

Чем дальше мы искали, тем больше стучали в моём сердце дни. Kindheit[54]. Понимаете? Дни детства. И сны! Я видела много снов. И я видела ангелов! Прозрачные ангелы. Они летали, кружились над головой. А я плакала.

Совершенно незнакомая женщина, так похожая на Мирру Львовну Андрееву, сидела напротив меня и, временами сбиваясь, коверкая слова, торопилась сказать главное. Господи, неужели это Стелла?! Через столько лет! Ведь этого не может быть! Но ведь и хрустальных ангелов невозможно выдумать.

По-прежнему нервно теребя лакированные ручки дамской сумочки, гостья продолжала:

– Я видела маленькую девочку, большую комнату, предметы, мебель, игрушки. Потом окно. Девочка подходила к окну, и её всасывала темнота. Как это сказать по-русски? Чёрная кровь. Я кричала и просыпалась от болей своего сердца.

Однажды моя знакомая посоветовала обратиться к психотерапевту, который лечит с помощью гипноза. Я записалась на приём, и мы начали сеансы. Всё услышанное доктор Томсон записывал на видео. На первом же сеансе я стала вспоминать имена, предметы, события из детства. К своему удивлению, я говорила на русском языке!

На шестом сеансе я вспомнила, что жила на улице Раковской в городе Минске. Фантастика! Это было невероятно! Мои дочери нашли на карте этот город. К нашей радости, в Минске действительно была улица Раковская!

Мы продолжали сеансы. Я вспомнила, как началась война. Стреляли. А потом… моя память убрала из сознания дальнейшую жизнь до того момента, когда мама Ингрид держит меня за руку. Доктор Томсон ничего не смог узнать об этом периоде. Как только мы подходили в гипнозе к этому месту, я начинала кричать и биться в конвульсиях, у меня перехватывало дыхание. Мы прекратили сеансы.

И тогда я решила ехать в Минск. «Может быть, здесь смогу найти себя» – так я сказала и неделю назад взяла билет на самолёт.

И вот я здесь. Вчера целый день бродила по улицам города, не решаясь подойти к Раковской. Была бессонная ночь в гостинице.

Утром я решилась. И пришла сюда. Ходила по всем домам – и ничего… Кругом одни офисы. Ваш дом последний в моей надежде.

– Вы можете назвать своё настоящее имя? – от волнения я до белизны в косточках рук сжала подлокотник кресла.

– Да. Скорее всего, меня звали Стелла. Фамилию я называла. Что-то вроде – Андреевская, Андерова, Амбреева… И я пришла узнать, правильно ли я поняла своё подсознание? Действительно ли жили такие люди на такой улице? И что с ними стало?

Стены пошатнулись, потолок стремительно падал на мою голову.

– Людмила, вам плохо? Mein Gott, fiel sie in Ohnmacht! Ich bin zu alt, um sie zu helfen![55]

Дыши, Мила, дыши. Всё хорошо. Всё в порядке.

– Эва, то есть Стелла… Всё хорошо. Извините. Просто я не ожидала. Так не бывает. Это невероятная история! Вы пришли точно по адресу!

– Милая мадам Людмила! Я невыносимо рада нашей встрече! Ведь я уже несколько дней хожу по этой улице и спрашиваю у людей о тех временах. Но никто не помнит! Мне никто не мог помочь. А сегодня я решила зайти в этот дом. Позвонила в дверь на первом этаже. Мне никто не ответил. Я уже собиралась уходить, но заметила, что кто-то на втором этаже смотрит в окно. Это были вы, моя милая мадам! Я решила бежать наверх! Я бежала. Сердце торопилось, невыносимо громко стучало! – Эва-Стелла стояла на коленях перед диваном, где я пыталась прийти в себя, держала меня за руку и плакала. Это были слёзы облегчения, слёзы человека, нашедшего своё прошлое. И я плакала вместе с ней.

Потом я рассказала ей то, что знала сама из рассказов Мирры Львовны об их большой и дружной семье – о родителях, соседях, папиной скрипке, бабушкиной люстре с десятью ангелами и чёрной шкатулке из старого шкафа.

Мы спустились на первый этаж. Обе дрожали, как в лихорадке. Вот квартира № 2. Дверь, обитая чёрным потрескавшимся дерматином. Засиженная мухами синяя кнопка звонка.

Я протянула Стелле Львовне Андреевой ключ. Самый обычный ключ. На синем шнурке. Ключ от её прошлого.

– Добро пожаловать домой.

Замок отсчитал три поворота. Дверь тихонько скрипнула. Мы вошли.