Точка - [33]

Два бывших военнопленных – рядовые Иван Сидоров и Василий Губарев, находившиеся до отправки на родину в сборно-пересылочном пункте местечка Мейнштадт, сидели у костра и разглядывали газету, присланную сегодня Василию вместе с письмом.

– Смотри, Иван: «О положении в Минске». Обращение Пономаренко. 12 июля 1944 года. Москва. Товарищу Молотову В. М.

«За три года немецкой оккупации население города и сам город подверглись огромному истреблению и опустошению. Населения в Минске осталось 80–85 тысяч человек, до войны в городе насчитывалось 330 тысяч человек. Данные о злодеяниях немцев в Минске, которыми располагали правительство СССР и правительство БССР, полностью и неопровержимо подтверждаются массовыми могилами убитых людей и единодушными рассказами местных жителей, бывших свидетелями кровавых расправ. Жители города Минска рассказывают, что в течение всей оккупации ни на один день не прекращались казни, непрерывно вывозились люди для расстрела за город. Сотнями жителей вешали на улицах Минска, причём ни о каком следствии или обвинениях не шло и речи. Хватали людей на улицах, на базарах, в домах и казнили. Захватчиками в Минске убито, сожжено и повешено более 150 тысяч человек. Истребление населения г. Минска производилось с неслыханной жестокостью и цинизмом. Жители десятками тысяч сгонялись к окраинам Минска, где уже были подготовлены взрывами котлованы для трупов, и там производились массовые убийства. Значительное количество закапывалось ранеными и живыми. Детей, как правило, предварительно убивали переломом спинки, проломом головки или бросали в ямы живыми. Десятки тысяч минчан вышли 9 числа на очистку улиц от грязи и хлама. Зарыты убитые немцы, очищены улицы. Десятки тысяч людей работают над восстановлением железной дороги. 10 июля вечером в Минск прибыл первый поезд. В этот же день вышла республиканская газета “Звезда”. П. Пономаренко».

– Гады, что ж они наделали, фашисты проклятые? – Иван Сидоров обхватил голову руками и, стыдясь своих слёз, побрёл в сторону от поста.

Через минуту окрестности прошила автоматная очередь.

– Хальт! Стрелять буду!

Василий Губарев, подхватив автомат, побежал в сторону стрельбы.

– Вася, стреляй! Убегут, гады! Стреляй, мать твою!

Ещё через минуту на свет у костра вышли трое немцев с поднятыми руками. Один из них – с перевязанной грязно-серым бинтом головой – держал в руке костыль и показывал знаками, что ранен в левую ногу.

– Смотри-ка, Ваня, хорошо устроился фриц. Вишь, показывает, болеет, мол, идти не может. У, выродки! Теперь вы все больные. А как убивать детей наших, так здоровые были. Пристрелить вас – и дело с концом.

– Спокойно, Вася, сейчас капрал подойдёт. Разберёмся что к чему.

Иван Сидоров и Василий Губарев напряжённо вглядывались в лица задержанных.

Натужно шелестели ветками вековые дубы у дороги. В темноте майского вечера немцы напоминали уродливых птиц с тревожно развевающимися крыльями простых солдатских шинелей.

Подошёл капрал с шестью военнослужащими английской армии.

– What’s wrong? Who are you? Show your documents![44]

– Wir sind nicht das Militär. Zivilisten. Einer von uns würde verletzt[45].

Все трое достали документы.

– Which one of you speaks English?[46]

Тот, который был с костылём, подошёл к капралу.

– Where are you going?[47]

– We’re going back home[48].

Капрал внимательно изучил бумаги.

– Well, all right. You can go[49].

– Вася, что это они гутарят? Ты же вроде понимаешь… Сказать можешь по их тарабарщине? – Иван Сидоров внимательно вслушивался в интонации разговора патрульных.

– Так отпускают их. Говорят, всё нормально, хотя настораживает меня этот тип с перевязанной головой, – Василий Губарев посмотрел на задержанных, застегнул верхнюю пуговицу на гимнастёрке и подошёл к капралу:

– Sir, something tells me that these people are deceiving you[50].

Капрал снова посмотрел в сторону немцев, пожал плечами, кивнул в знак согласия и приказал всем двигаться в сторону гауптвахты.

– Lock them in the joint cell until morning[51].

Тот, что был с перевязанным глазом, злобно посмотрел на Василия, отбросил костыль, сорвал с лица грязный бинт и вновь обратился к капралу:

– Take me to the counterintelligence headquarters. I am Heinrich Himmler. And I am ready to cooperate with you[52].

…Из рапорта капитана медслужбы, начальника санслужбы Второй армии Джона Уэллса:

«23 мая около 23.00 в штабе контрразведки Второй армии в Люнебурге в связи с приказом полковника Мерфи я проводил обследование лица, которым, как сообщил мне полковник Мерфи, являлся Генрих Гиммлер.

Мне было приказано полковником Мерфи провести это обследование с целью убедиться, что на теле или в отверстиях тела Гиммлера ничего не спрятано. После завершения обследования туловища и конечностей я приступил к обследованию его рта и зубов. Оттягивая его щеки в стороны, я на мгновение увидел маленький предмет с синим кончиком, находившийся в полости между левой щекой и нижней челюстью. Я немедленно попытался удалить этот предмет из его рта своим пальцем, но было невозможно помешать ему тотчас же поместить этот предмет между зубов и раскусить его. Немедленно распространился характерный запах цианистого калия. Гиммлер тотчас был схвачен и положен на пол лицом вниз, его челюсти разжали и рот промыли водой. Затем ему около пятнадцати минут делали искусственное дыхание, но все попытки вернуть его к жизни были бесполезны