Точка - [32]
– Это слишком долго.
– Если хочешь, возьми такси, а я вернусь и заеду за тобой. Диктуй адрес.
– Договорились! Так и сделаем. Будь осторожен на дороге.
13.00
В уютном дворике возле старого дома на четыре квартиры почернели поздние цветы. Сникли в ожидании неизбежного холода.
Тихо. И что интересно, возле дома звуки большого города теряются, растворяясь в пространстве. А вместо звуков – тишина, больше похожая на вату.
Дом напрягает свои старые стены, дышит сквозь эту ватную тишину и кричит.
Я слышу, как звуки растекаются по трещинам, уходят в землю и возвращаются, не найдя слушателей, – вверх, в небо.
Там слышат всех.
Смотрю-вглядываюсь в знакомые окна. В сумерках кажется, что кошки на подоконнике превратились в маленьких плачущих сфинксов.
Предчувствуя недоброе, с трудом толкаю покосившуюся дверь в подъезд. Дверь в квартиру № 2 открыта. Незнакомая женщина выходит на крыльцо, неуклюже вытирая слёзы.
– Не успела… Как же так?.. В один день найти и потерять человека…
Кровь пульсирует в висках, мешая слушать вековую тишину.
Медленно вхожу, старательно закрываю дверь. Почему-то долго топчусь на коврике у порога, не решаясь сделать следующий шаг.
Оглядываюсь, будто вижу всё впервые.
В центре небольшой комнаты на круглом столе, застланном зелёной кружевной скатертью, стоит огромный самовар. Тускло блестит начищенной медью и ждёт гостей.
Готовятся к вечерней поверке пять керосиновых ламп на заваленном старыми газетами подоконнике.
Пол из простых неокрашенных досок напоминает палубу корабля. Под потолком – старинная бронзовая люстра с десятью хрустальными ангелами. Шифоньер из красного дерева, белый кухонный буфет, огромное зеркало в простой деревянной раме, кресло с резными подлокотниками в виде львиных голов, продавленная тахта с поцарапанными витыми ножками, четыре простых табуретки и видавшая виды складная шёлковая ширма с японскими веерами – всё словно затаилось.
Шаг. Ещё шаг. Так мало шагов. Такая огромная комната.
Закатное солнце скользит по жёлтым подтёкам покрашенной двери, неслышно касается волос Богородицы, нежно смотрящей на меня глазами Дюрера из глубины шестнадцатого века.
«Радость Марии». В трудные времена ты всегда выручала женщин этой семьи. Тихо провожу рукой по чуть шероховатой поверхности картины.
В ладонь соскальзывает сложенный вчетверо пожелтевший тетрадный листок.
«Приветствую того, кто читает эти строки. Возможно, вам покажется странным, что моё завещание оформлено таким образом, однако я слишком стара, чтобы обращаться в какие-либо организации для решения этого вопроса. У меня нет родственников. Свою квартиру я оставляю государству. Будет такая возможность – сделайте здесь музей. Я попыталась создать что-то подобное. Нам, прошедшим мучения гетто, негде было собираться. В советское время мы никогда вместе не собирались: униженные и оскорблённые, не хотели смотреть в глаза друг другу. И хотя мы и сейчас не любим бередить старые раны, но теперь наше самосознание стало другим. Поэтому я считаю своим долгом рассказать о событиях той поры, о погибших родных и близких и историю своего спасения. Я ничего не забыла. Мир должен знать и помнить. В моих рассказах, как в капле воды, отражена вся трагедия океана Катастрофы. Я видела равнодушные и деловые лица нацистских палачей. Долгое пребывание в непрерывной стрессовой ситуации, постоянная боязнь разоблачения (мы хорошо знали, что за этим последует) – всё это в совокупности отложило свой отпечаток на каждого из нас. Наши погибшие родители хотели, чтобы мы, оставшиеся в живых, были счастливы и достойно прожили жизнь. У каждого из нас впоследствии была трудная судьба, в большинстве своём нелёгкая сиротская жизнь, без родительской поддержки, без заботы и ласки. Достойно прожить – этот завет мы старались выполнить. В своём домашнем музее я постаралась сохранить сведения о тех людях, кого знала. Тех, кто прошёл ужасы войны. Тех, кто помогал мне, кому помогала я. Выжить. Выстоять. Вернуться к жизни».
Ниже приписано:
«Дорогая Людмила. “Радость Марии” я завещаю тебе. На долгую память. С кошками будет сложнее – реши сама, куда их пристроить. Была рада познакомиться с тобой и твоей мамой. Жаль, что времени для общения отпущено мало. Мне пора. Уже скоро.
Желаю вам счастья. Мирра Львовна Андреева.
P. S. Свою библиотеку и квартиру, что купил мне господин Июльский, я тоже завещаю тебе».
С размаху толкаю дверь в белую комнату.
Окружающий мир меняется в размерах. Выпукло-вогнутые волны слёз искажают действительность.
Действительность, где нет жизни.
Нет Мирры Львовны Андреевой.
Вот и всё.
Точка.
Точка.
Точка.
Точка.
Внезапно скрип открывшейся входной двери расставляет точки по своим местам.
С порога на меня смотрит взволнованный Вячеслав Иосифович Июльский.
– Людмила, а где же Мирра Львовна? Светлана Ивановна? Они в комнате? Передайте Мирре Львовне, что завтра к дому подключат все коммуникации.
– Я ненавижу вас, господин Июльский!
Точка.
Как больно, Господи. Как больно ставить точки.
21 мая 1945 года. Местечко Мейнштадт, лагерь 30-го корпуса
21.50 по местному времени
– Читай, Вася, читай внимательно. У меня сестра в Минске осталась, три года ничего не знаю о родне. Может, в газете что важное?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.
Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.
Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.
В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.
Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».