Точка - [83]

Мориц прихватил кружку, и Искин живо представил, как эти же пальцы, крепкие, поросшие бесцветными волосками, стискивают чужое горло.

— Убили?

— Чего? — повел глазами Мориц.

— Мальчишку — убили?

Мориц хмыкнул.

— На черта? Сгрузил полицейским. Дальше — не знаю. Но перед этим я его спросил. За что, говорю, боретесь, дурачки? Богатство — это то, что любой человек копит всю свою жизнь. А вы против. Каждый человек хоть как-то стремится выползти из бедности, обеспечить сносное, сытое существование себе и своей семье, детям. А вы что предлагаете? Всех в коммуны, в трудовые лагеря и на зоны? Скопом, как скот, в стадо и никому ничего? Лишь по маленькой пайке? Жены общие, дети общие, одежда и то — день твоя, день моя.

— И что он?

— Засмеялся, — сказал Мориц. — Я хотел было его затылком о брусчатку пристукнуть да пожалел. Не его, себя пожалел. Чего уж, думаю, малохольного на душу брать? А тут и полиция по нашему вызову приехала…

— В Фольдланде было также, — сказал Искин.

— Чего-о?

— Всех, кто был против Национальной партии, или изгнали, или посадили, или убили. Особенно деятельные исчезли, будто их и не было.

Мориц потряс перед Искиным пальцем.

— Именно так и достигается единство!

— Так кто кого в стадо, получается, загнал? — спросил Искин. — Если никому против и не пикнуть?

Его собеседник с ухмылкой отклонился назад.

— А-а! Так ты из этих!

— Нет.

— Не из коммунистов?

— А похож?

— Я разных коммунистов видел, — сказал Мориц. — Некоторые выглядели — хрен от фабриканта отличишь. В костюмчиках с иголочки. С портмоне и портфелями из свиной кожи. Голубая коммунистическая кровь!

— Нет, я не коммунист. Я беженец.

— То есть, сочувствующий?

— Единство, которое предложил народу Штерншайссер, это единство колонны, ведомой на убой, — сказал Искин.

Мориц фыркнул.

— Ты-то откуда знаешь? Я вот газеты читаю. Радио слушаю. Хорошая там жизнь. Все при деле, все работают на благо страны. А планы? Дух ведь захватывает! Корабли! Автомобили! Авиация! Нашему Шульвигу десять процентов от таких планов озвучить, у него бы в Остмарке ни одного политического противника не осталось. У нас ведь, куда ни плюнь, всюду ваше — «мерседес», «кэссборер», «штильманн», «рейнметалл», «крупп», «фольдмоторс». И ты мне говоришь, что канцлер вас ведет на убой? Да у нас полстраны мечтают перебраться к вам навсегда. О зарплатах ваших рабочих, знаешь, как говорят? С придыханием!

Он значительно поднял палец.

— А юниты? — спросил Искин.

Мориц поморщился.

— Это да. Это ваши что-то недодумали. И меня, честно говоря, не особенно тянет всякие винтики глотать, которые ко мне в мозг полезут. Я и без винтиков политику вашего канцлера одобряю. На черта мне винтики? Впрочем, если ты по этому поводу из Фольдланда сбежал, то все равно дурак. Я слышал, с этим собираются заканчивать.

— Вроде бы, — сказал Искин.

Он допил кофе.

— Да, — мечтательно вздохнул Мориц, — будет единый Асфольд, таких дел наворотим — весь мир вздрогнет!

— В этом я с вами полностью согласен.

Искин попытался встать, но Мориц придержал его за рукав.

— Знаешь, — сказал он, — таким, как ты, пора подумать о бегстве куда-нибудь еще.

— Я думаю, — сказал Искин, выкручивая руку из чужих пальцев.

— И лучше не во Франконию.

— Разумеется.

Мориц кивнул.

— И про островитян забудь.

Он свесил голову, двинул ногой и захрапел. Искин наконец освободил руку, снял с вешалки плащ и, одевая его на ходу, направился к стойке, за которой стоял, внимательно наблюдая за ним, хозяин кафе.

— Что-нибудь не так? — спросил мужчина с напряженным лицом.

— Ваш друг, кажется, утомился, — улыбнулся Искин.

— Простите его, пожалуйста. Надеюсь, Мориц не слишком донимал вас, — сказал Стефан. — От кафе я могу предложить вам лишь кусок штруделя с собой.

— Нет-нет, все в порядке, — сказал Искин и полез в карман за портмоне. — Мы прекрасно побеседовали. Я думаю, что должен все-таки расплатиться.

Он извлек две сине-зеленые банкноты.

— Что ж, тогда от штруделя вам не избавиться, — сказал повеселевший Стефан. — Тем более, что я его уже приготовил.

Он подвинул Искину бумажный пакет.

— Благодарю, — кивнул Лем.

— И пятьдесят грошей.

Монетка стукнула о стойку.

— Благодарю еще раз.

Искин прихватил и пакет, и монетку.

— Доброго дня! — напутствовал его Стефан.

— И вам!

Выходя, Искин попридержал дверь для мальчишки, который протиснулся внутрь с большим, перехваченной бечевкой отрезом полотна. Из-под полотна свешивались рыбьи хвосты.

— Наконец-то, Веро! — воскликнул хозяин кафе.

На улице Искин вдохнул весенний воздух и зашагал в сторону деловых кварталов. Было уже за шесть, город преображался, зажигал яркие вывески и окна. Где-то звенел колокол, призывая к вечерней мессе. Отзвуки интенсивного дорожного движения долетали до Искина настырным шепотом — продернувшейся сквозь арки и переулки смесью из шелеста шин, стрекота двигателей и гудков.

По крышам домов скакали отсветы Бушелен и Роварри — самых помпезных, дорогих, искристых, самых неспящих кварталов.

Прохожих стало больше. Мелькнула вывеска кинотеатра «Utloff». К Искину сунулись продать лишний билет.

— Нет-нет, — со смехом сказал он.

С открытой эстрады в тени деревьев негромко заиграли что-то легкое, джазовое. Никакой войны, что вы! Никакого предчувствия.