Точка - [63]

— Слишком поздно, девушка, — пробормотал он. — Посещения разрешены до двадцати трех ноль-ноль.

— Уже утро! — выпалила Стеф.

— Тем более. Идите себе по добру-по здорову. Дверь открыта.

— Ганс, доброе утро, — придвинулся Искин. — Мне нужна выписка о проживании.

Старик качнулся на стуле, вызвав скрип рассохшегося дерева, и поскреб щетинистую щеку.

— Это можно. Идентификатор, пожалуйста.

— Сорок седьмая, Искин.

Отерман взял идентификатор и с зевком раскрыл тетрадь.

— А, точно, есть такой, — сказал он, поводив пальцем. — Сорок седьмая. Какой вопрос?

— Выписка о проживании.

— Выписка… Для пособия что ли?

— Да.

— Понятно.

Отерман с кряхтением нырнул вниз и вытащил из ящика стола объемистый гроссбух, подписанный на корешке линялыми чернилами.

— Не уходи далеко, — негромко сказал Искин Стеф, которая, побродив по холлу, решила выйти наружу.

— Здесь душно, — сказала девчонка.

Стукнула дверь.

— Дочь? — спросил Отерман, что-то выводя в гроссбухе вечным пером.

— Да, — кивнул Искин.

— Не слушается?

— Почему? Слушается.

— А моя внучка совсем от рук отбилась. Мать ее, конечно, не лучше. Но у той с возрастом хоть сколько-то ума прибавилось. А у этой…

Отерман безнадежно махнул рукой.

— Что-то натворила? — спросил Искин.

— Связалась с такими же придурками, как она сама. Теперь меня вызывают в полицию, потому что с родителями она дела иметь не желает. А что я им скажу?

Стукнул ящик. К гроссбуху добавилась узкая книжица, напоминающая чековую. Вычерчивая буквы, старик низко склонил голову.

— Вы же из Фольдланда? — спросил вдруг он, подняв на Лема покрасневшие от недосыпа глаза.

— Из Фольдланда, беженец, — подтвердил Искин.

— Там, кажется, такие безобразия пресекают на корню. Или нет?

— Какие?

— Хулиганство. Когда собираются компанией и разносят, что под руку попадется. Думаю, в Фольдланде такое вряд ли возможно. Там все-таки полиция может называться полицией. Это у нас — сборище придурков, которые поспевают только тогда, когда все уже кончилось.

— Но вашу внучку поймали.

— Поймали. Потому что дура.

В руке у Отермана появилась квадратная печать, он дохнул на нее и крепко приложил к бумаге.

Послышался треск отрываемого листа.

— А подпись коменданта? — спросил Искин.

— Уже стоит. И идентификатор.

Отерман выложил документы на стойку.

— Спасибо.

В справке значилось: «Дана господину Леммеру Искину (идентификатор номер…) в том, чтобы засвидетельствовать его проживание в общежитии по адресу Гроэке-штросс, двадцать семь, комната сорок семь, с марта тысяча девятьсот… года по текущий год». Ниже, рядом с четким квадратным оттиском, чернела размашистая подпись коменданта Юргена Фраймара.

Искин сложил справку пополам, убрал вместе с идентификатором во внутренний карман пиджака и вдруг сообразил, о чем ему рассказал старик.

— Ганс, — он налег грудью на стойку, — а ее проверяли на юнитов?

— Это которых из Фольдланда через границу седьмой год тащат?

— В смысле, тащат?

— А санитарная служба что, зря у нас по улицам фургоны гоняет? Значит, тащат. Будто у нас своих проблем мало.

— Хорошо, пусть так. Так ее проверяли?

Отерман отклонился на стуле, угрюмо глядя на Искина.

— А не удивлюсь, что она их где-то подхватила, — сказал он, стукнув ладонью по столу. — Мать ее тоже шлялась, где ни попадя. Все ей свободы не хватало. А теперь на дочь жалуется.

Достав платок, он шумно высморкался. Несколько девушек стайкой выпорхнули с лестницы к дверям, и Отерман проводил их полным неудовольствия взглядом. В зале захныкал ребенок, женщина принялась укачивать его.

— Так вот, — сказал старик, — не знаю, подхватила она вашу заразу или нет, но то, что она в мать свою — это точно.

— А где она сейчас?

— Вы про внучку? В участке на Литмар-штросс, через два квартала отсюда. Со всей своей дурной кампанией. Разбили четыре витрины, перевернули автомобиль, подожгли табачную лавку. Вы знаете, сколько это в марках? Одно витринное стекло стоит четверть моего месячного жалования! Нет, я склоняюсь к тому, что концентрационные лагеря как в Фольдланде — это благо для страны.

Искин хмыкнул.

— Поэтому мы оттуда и бежим.

Отерман двинул челюстью. Узловатый палец нацелился Искину в грудь.

— Потому, что вы оттуда бежите, там и порядок. Я бы первый…

— Не стоит, — сказал Искин.

Старик осекся.

— Я, конечно, не знаю вашей истории, — сказал он глухо, признавая неправоту. — Вы, возможно, хороший человек, но разве вы в той или иной мере не виноваты в том, что с вами случилось?

Искин вспомнил красную звезду на здании в Аппельшоне. Ему так и не удалось тогда дорисовать нижний левый луч.

— Все, что с нами случается, следствие наших поступков, — вздохнув, сказал он. — Но о Фольдланде вы ничего не знаете, Ганс.

Отерман убрал в стол печать, книжицу и гроссбух.

— Не знаю, господин Искин, — согласился он. — Но в газетах все чаще пишут, что с Фольдландом нам по пути.

Искин растянул рот в кривой улыбке.

— И про Асфольд пишут?

— Да, про возрождение объединенного государства, которое когда-то именовалось Священной Римской империей Барбароссы.

— Боюсь, вы разочаруетесь.

— А вы снова сбежите?

— Сбегу.

Старик качнул головой.

— Вам так претит порядок?

— Мне претит тюрьма, которую наспех побелили и объявили домом отдыха, — Искин сморщился. — Только давайте оставим это, Ганс, чтобы не разругаться в пух и прах. Когда вы хотите идти в полицию?