То, ушедшее лето - [96]

— У меня тоже есть такой документ, — сказал Эрик, — но мы шли купаться, и я не подумал, что он понадобится.

— В полиции разберутся, — зло сказал шуцман.

Рената бросила на Димку тревожный взгляд. В ответ он еле заметно кивнул. Потом оглянулся. Нигде ни одной живой души…

Все произошло так быстро, что никто не успел осознать происходящее. Один за другим прогрохотали несколько выстрелов, и шуцман, словно его ударили в грудь, сделал третий и последний шаг назад, а потом грохнулся во весь рост, глухо стукнувшись затылком о твердый песок. Вылинявшая пилотка слетела с его стриженой головы и сложилась в плоский зеленоватый конвертик.

Сунув пистолет в карман пиджака, Димка бросился к убитому, схватил карабин, который тот все еще сжимал правой рукой, и протянул его Реньке.

— Беги в дюны. Спрячь где-нибудь в кустах. Только запомни, где.

Потом обернулся к Эрику:

— Давай-ка! Я за одну руку, ты за другую — и в море. Живо!

Рената в кухне варила картошку, а Эрик и Димка сидели в комнате и разговаривали вполголоса, потому что дверь хотя и была прикрыта, но слух у Реньки — дай боже каждому.

В принципе разногласий у них не было. План, который Димка забрал у Роберта, следовало доставить нашим. Если раньше они надеялись, что те сами придут сюда, отбросив немцев к Риге, то теперь этого ждать не приходилось. Скорее уж немцы могут ударить, чтобы прорвать окружение.

Значит, надо перебраться через фронт. Взять на такое дело Реньку они не могут. Оставить ее здесь одну — тоже. Стало быть, идти должен кто-то из них. И вот тут начинались разногласия. Каждый стоял на том, что идти должен именно он. Наконец Димке это надоело.

— Вот что, — сказал он. — Бросим жребий. Кому выпадет, тот и пойдет. Но не в эту ночь, а в следующую. Согласен?

Эрик кивнул.

Димка достал десятипфенинговую монетку.

— Решка, — сказал Эрик.

— Орел или решка?

Димка бросил. Выпала решка.

— Ладно, — он кисло усмехнулся, — против судьбы не попрешь. Сегодня тебе надо как следует выспаться. Завтра ночью двинешь.

Ренька распахнула дверь.

— О чем вы тут шепчетесь? Картошка готова, идите лопать.

Дело «Sender»

По делу «Sender»[5], как окрестил его следователь, было арестовано двадцать два человека, убито трое: Донат Брокан, тридцати двух лет; Ольга Мельникова, восемнадцати лет; Роберт Стурис, двадцати лет.

Последний был застрелен возле дверей своей квартиры, когда попытался оказать сопротивление полицейским.

Дело, в общем-то, кончено. Можно бы и закрыть. Но оставались еще два парня и девчонка, непонятным образом ускользнувшие и словно провалившиеся сквозь землю. Никакого практического значения их поимка не имела, но из-за трех сопляков нельзя было поставить последнюю точку, и это было противно, как невытащенная заноза.

И капли росы на рассвете

В тот вечер, когда они бросили жребий, и Эрику выпало перебираться через фронт, он сразу же после ужина отправился в свою комнатенку. Но вовсе не потому, что решил последовать Димкиному совету и как следует выспаться — сна у него, как говорится, не было ни в одном глазу — нет, просто он ощутил неодолимую потребность остаться одному, отдаться собственным мыслям, что-то вспомнить, о чем-то задуматься…

Эрик знал, что комнатка, которую он теперь занимал, когда-то предназначалась Аните. Но Анита давно ушла из его жизни, и неизвестно даже, жива ли она еще. Но зато в его жизнь вошла Жанна. Совсем другой, ни в чем не похожий на Аниту человек, да и вообще, нечто совсем иное и новое вошло в его жизнь. В его одинокую жизнь. Ну, конечно же, в одинокую. Только сейчас он с беспощадной ясностью понял, что постоянной доминантой его жизни, как сказал бы Артур, было неосознанное одиночество. Не оно ли и толкнуло его к таким людям, как Димка и Янцис, Роберт и Рената? И не оно ли привело его к Жанне? Если так, то да будет благословенно подобное одиночество. Все, ради чего стоило жить, теперь воплотилось для него в этой девушке. Не будь ее… Не будь ее, была бы другая? Нет! Никогда бы не было другой. Никогда. Все остальное было бы. Была бы та же дорога, которая привела его на эту дачу, и то же самое отношение к добру и злу. Только не было бы любви, перевернувшей всю его душу.

…Он уснул, не чувствуя, что засыпает. Просто явь и сонные видения переплелись, смешались, и стало хорошо, спокойно, бездумно…

С точностью часового механизма немцы начали вечерний артобстрел, но это было уже так привычно, что Эрик даже не шевельнулся во сне.

Пока Ренька раздевалась и ложилась в постель, Димка торчал в кухне и, присев на корточки возле теплой еще плиты, докуривал последнюю, оставшуюся у него сигарету.

Сначала Ренька спала в отдельной комнате, но после того дела, с шуцманом, сказала, что если рядом не будет человека, ей ни за что не удастся заснуть. Безо всякого смущения перебралась она к Димке, но и близко не подпускала его к своей кровати.

Окурок уже обжигал пальцы, когда Димка наконец услышал:

— Ну, иди ложись.

Он вошел в темную комнату, чиркнул спичкой, чтобы не расшибиться о какой-нибудь острый угол, увидел, как Ренька до самого подбородка натянула одеяло, и направился прямо к ней.

— Ты чего? — зашипела она возмущенно. — Сдурел?