То, что скрыто - [74]

Джошуа с сомнением смотрит на дверь. За дверью лестница, которая ведет на второй этаж. Мальчик не двигается с места до тех пор, пока Бринн не берет его за руку.

Убедившись, что они ушли и ничего не услышат, Клэр подходит к телефону и звонит мужу на мобильный.

– Джонатан, приезжай, пожалуйста, в магазин. Ты мне нужен!

Эллисон

Клэр ведет нас в читальный зал и очень вежливо предлагает всем садиться. Несмотря ни на что, я снова невольно восхищаюсь ею. Она всегда такая спокойная, такая собранная. Такая уравновешенная.

– Девочки, я пока не понимаю, что происходит, но все-таки попробуйте рассказать. Я в полном замешательстве.

Мы с Чарм сидим бок о бок на диване. Мне хочется, чтобы и Бринн была здесь и тоже сидела рядом со мной. Самой не верится! Я призналась Клэр в том, что я – мать Джошуа. Клэр сидит на журнальном столике лицом к нам с Чарм, но я не могу смотреть ей в глаза. Над нами нависают Риэнн и Бинкс; они то и дело вертят шеями, словно грифы-индейки[5]. Чарм снова начинает плакать.

– Эллисон, объясни, пожалуйста. Так ты – биологическая мать Джошуа?

Я слышу в голосе Клэр страх. Нас с ней объединяет общее чувство. Мы обе ужасно испуганы, но по совершенно разным причинам. Она боится, что я отниму у нее Джошуа, а я боюсь, что она, чуть ли не единственная за все пять лет, которая отнеслась ко мне как к человеку, поймет, что я – чудовище.

Я киваю, и лицо Клэр искажается от горя.

– Простите меня, – поспешно говорю я. Мне хочется поскорее объясниться, но я не знаю, с чего начать. – Я оставила ребенка Кристоферу.

– Кто такой Кристофер? – спрашивает Клэр.

– Мой брат, – тихо говорит Чарм. По лицу у нее катятся слезы. Глаза покраснели, одна щека вздулась после пощечины. – И отец Джошуа! – с горечью добавляет она, поворачиваясь к матери.

– Чушь! – недоверчиво восклицает Риэнн, с ненавистью оглядывая меня сверху донизу. – Кристофер ни за что не связался бы с ней.

– И все-таки связался, – сухо отвечаю я и снова обращаюсь к Клэр: – Я никому не хотела сделать больно!

Риэнн громко фыркает. Клэр поворачивается к ней и сквозь слезы говорит:

– По-моему, вам лучше уйти.

Риэнн поджимает губы, с которых, видно, так и рвется очередной поток ругани. Она шумно выдыхает и вдруг начинает заливаться краской – снизу вверх, с шеи.

– Что ж, простите за то, что хотела кое о чем спросить свою дочь! – визгливо говорит она. – Простите, что открыла вам глаза на эту гадину, на убийцу! Знаете, кто перед вами? Ее зовут Эллисон Гленн. Пять лет назад она выбросила новорожденную дочку в реку Друид. Жалко, что ты, сука, не сгнила в тюрьме!

В животе у меня все сжимается. Мне казалось, ужаснее всего то, что Клэр узнает правду о Джошуа. Оказывается, может быть и хуже.

– Откуда вы знаете? – спрашивает Клэр. – Откуда вы знаете, что это именно она? Имя преступницы не попало в газеты… – Она не сводит с меня взгляда, ей не хочется верить Риэнн, и все же ею постепенно овладевает сомнение. – Не может быть!

– Догадаться нетрудно. Ее имя сразу показалось мне знакомым, а потом я вспомнила… Одна моя знакомая работает в Крейвенвилле. Она-то мне все и рассказала. – Риэнн снова поворачивается ко мне; в ее глазах горит злоба. – Ты не захотела оставить новорожденную девочку и утопила ее в реке!

– Мама, замолчи! – просит Чарм.

– Эллисон! – недоверчиво говорит Клэр. – Неужели все так и было? Неужели ты…

– Я могу все объяснить. – Я начинаю плакать.

Бринн

Я сижу на краю ванны. Джошуа крепко спит за стенкой на диване. Снизу доносятся голоса; все кричат друг на друга. Чтобы ничего не слышать, я зажимаю уши руками, но их крики все равно проникают в голову. И тогда я включаю воду. Струя с шумом хлещет из крана, заглушая голоса снизу.

Шум льющейся воды напоминает шум дождя, который лил в ту ночь пять лет назад. Тогда лил настоящий ливень.

Когда я вернулась наверх, то посмотрела на сестричку Джошуа – такую неподвижную и тихую.

– Нет, – прошептала я. – О нет!

– Что такое? – устало спросила Эллисон, силясь приподнять голову с подушки.

– Ах, Эллисон! – с грустью сказала я. – Тебе больше не придется ни о чем беспокоиться. – Еще не договорив, я поняла, что Эллисон испытает облегчение от такого исхода. Не обрадуется, поймите меня правильно, а испытает облегчение. Я долго стояла на одном месте, не зная, что делать. Наконец я заговорила, хотя не знала, слышит ли она меня. – Я о ней позабочусь, – пообещала я, укрывая сестру еще одним одеялом и поднося к ее губам бутылку с водой. – Скоро вернусь!

Плача, я взяла на руки мертвую девочку. Мои слезы падали на неподвижное тельце, словно скупые капли дождя на пересохшую землю – влаги оказалось мало, и она не оживила ее. Пошатываясь, я спустилась вниз, стараясь не смотреть на ребенка, которого несла на руках. Я прошла через гостиную, где многочисленные фотографии запечатлели нашу с сестрой короткую жизнь. До тех пор пока Эллисон не исполнилось тринадцать, родители снимали нас одинаково часто. Но потом Эллисон стала выдающейся пловчихой, волейболисткой, гимнасткой, победительницей конкурса на знание орфографии, и ее снимков стало гораздо больше, чем моих. Держа в руках очередной кубок, она скромно улыбалась, как будто говорила: «А, пустяки!»