То, что имеешь, держи. Православие и католицизм в трудах русских святых и церковных мыслителей - [128]

Ни о какой власти пастора над паствой не может быть и речи — это антипод католического патера. Если там наблюдается гипертрофия власти, то здесь, напротив того, — гипертрофия свободы: это уже не свобода в Церкви, а свобода от Церкви. Критерием истинности является свободное суждение о Слове Божьем — каждого. Церковная жизнь распыляется, сливаясь с бытом общественным, с бытом семейным. Нужен сведущий человек, готовый оказать нужную помощь — пастор в этом плане и становится руководителем «общины» — такой же общины, как и всякая другая, преследующая каждая какую-либо особую цель.

Показательно, что Лютер в своем переводе Священного Писания не применяет слова «Церковь», заменяя его другим, употребляемым в немецком языке для определения общины -Gemeine (то же самое, что Gemeinde). Когда речь идет о церкви, как о «здании», он употребляет слово Tempel. Слово Kirche совершенно им исключено.

Призвание священников — быть служителями Бога. Они от других людей не отличаются нарочито ни одеянием, ни образом жизни, и никаких даров благодати им не дано, и от них она не подается никому. Таинство Евхаристии? Поскольку оно и сохраняет черты подлинной Евхаристии, все же оно приобретает условный характер. Св. Дары признаются Телом и Кровью Господней только в момент причастия! И не в дарах благодати, ей изливаемых, значение Церкви, а в тех услугах, которые она оказывает. Подсобное это учреждение, которое никак не может притязать на то, чтобы опосредствовать отношения человека к Богу. Непосредственность общения человека с Богом — основной закон протестантизма. Повторяем: откуда же взяться дарам Св. Духа?

Поскольку человек ищет мистического общения с Богом, он обретает его. Но как? Вне Церкви! Это — та область, которая есть достояние жизни частной, интимной, личной, потаенной и становящейся делом общественным только через обнародование этого своего личного опыта. Известны крупнейшие явления подобного типа, имевшие огромное влияние на людей, но можно ли почитать их явлениями духовными в том смысле, которое этому Слову придается Церковью? Есть ли то веяние Св. Духа? Не возникает ли тут скорее вполне оправданный вопрос о возможном приобщении к области духов тьмы? Во всяком случае это единственный путь углубления своего религиозного опыта: все многообразие даруемых Церковью, заведомо благодатных возможностей обретения Св. Духа и приобщение к светлым явлениям премирным, — начисто отвергнуто протестантизмом. Все это не только чуждо его сознанию — оно претит ему. Тут протестантизм сохраняет в полное мере право на свое именование: он отвергает все подобные явления со страстностью протеста. Святость, в православном понимании, таинства, в православном их понимании, богослужение, в православном его понимании, иконы, мощи, святая вода, общение с загробным миром, молитвенное обращение к Божьей Матери и Святым, самая природа молитвы — все это чуждо протестанту, все это носит в его глазах отпечаток язычества, внешней обрядности, примитивного сознания... Да и как может быть иначе, если Церковь отвергнута и то помазание Духом, которое сообщает органам человеческих чувств способность восприятия подобных явлений, — отсутствует!

Итак, углубление религиозного опыта ведет протестантизм на стезю безблагодатного мистицизма; мистического опыта Церкви у него нет — за отсутствием Церкви, в мистическом ее понимании. Что же остается для «церковного» делания? То многое, о чем выше шла речь, и что укладывается в понятие христианской культуры. Благочестие, прежде всего. Оно может быть очень напряженным, даже воинственно напряженным. Оно может носить и мягкие формы домашнего быта и упорядоченной церковности. И в том, и в другом варианте оно может иметь очень широкий захват, проникнутый, в той или иной мере, насильственностью в первом случае, общественно-доброхотный во втором. Отсюда громадный диапазон воздействия благочестия на все формы жизни. Школа, наука, искусство, в частности, музыка и поэзия. Самое отсутствие возможности удовлетворять голод души в Церкви создает исключительно благоприятные условия для того, чтобы душа именно во всех этих отраслях культуры искала удовлетворение. Мы оказались наследниками великих достижений тех эпох, пока благочестие не было растрачено. Затем остается огромная область общественной работы на пользу ближнего — и сюда устремляется душа в поисках утешения. Многое и тут бывало достигнуто.

Но нельзя не отметить и здесь уклонов отрицательно-характерных. Благочестие легко отрясает от себя даже тот слабый убор церковности, который оно унаследовало от своих истоков. Рождается так называемый «пиэтизм» — лично-углубленное благочестие, находящее удовлетворение в таких его формах, которые носят характер интимной обособленности, кабинетности, а вместе с тем проникнуты отталкиванием от всего «установленного», «принятого», «официального», по подозрению в фарисействе и внешней обрядности. «Царство Божие», якобы обретаемое на путях такого благочестия, делает, в глазах его обретших, чем-то постылым само явление Церкви. Движение это буквально потрясло протестантскую церковность до самого основания. С другой стороны, рождается так называемый «квиетизм», то есть успокоенность — не тот мир, покой и тишина, которые достигаются о Духе Святе, а равнодушие, безразличие, теплохладность, возведенная в принцип: полная не обеспокоенность своего духа. Самый непривлекательный этот облик протестантизма особенно в сопоставлении с духом аскезы и подвига подлинной церковности.