— Ничего не будет, — сказал он наконец. — Разве он что может? Разве это от него? Это из Петербурга, сам министр приказал. По всем местам медведей бьют.
— Попробуем, Иван, может, как-нибудь… — ответил другой старик.
— Попробовать можно, — отвечал уныло Иван. — Только и денежки он наши возьмёт, и ничем не поможет.
Их позвали к исправнику. Они вошли толпою в переднюю, и когда к ним вышел усатый человек в расстёгнутом полицейском мундире, из-под которого была видна красная канаусовая[39] рубашка, старики упали ему в ноги. Они просили его, предлагая ему деньги. Многие плакали.
— Ваше высокоблагородие, — говорил Иван, — сами посудите, куда мы теперь подадимся? Были у нас медведи — жили мы смирно, никого не обижали… Есть у нас молодцы, что и лихим делом промышляют; да, ваше высокоблагородие, разве конокрадов и русских мало? Никому от наших зверей обиды не было, всем утеха. Теперь же что будет? По миру должны мы идти, а не то ворами, бродягами быть. Отцы наши и деды медведей водили; земли мы пахать не умеем; кузнецы мы все, да ведь хорошо было кузнецами быть, за работой по всей земле ходя, а теперь работа к нам сама не пойдёт. И будут наши молодцы ворами-конокрадами: некуда больше податься, ваше высокоблагородие. Как перед богом говорю, не скрываюсь: большое зло сделали и нам и всем добрым людям, медведей у нас отнявши. Может, вы нам поможете; бог вам за это пошлёт, господин добрый!
Старик упал на колени и в ноги поклонился исправнику. Остальные сделали то же. Майор стоял с мрачным видом, поглаживая длинные усы и засунув другую руку в карман синих рейтуз[40]. Старик достал довольно толстый кожаный бумажник и подал его.
— Не возьму, — мрачно сказал исправник. — Ничего не могу сделать.
— Да вы бы взяли, ваше высокоблагородие, — раздалось в толпе. — Может, что-нибудь… Вы бы написали.
— Не возьму, — громче прежнего сказал исправник. — Не за что. Ничего нельзя. Это закон… Вам пять лет льготы было дано… Что уж тут делать?..
И он развёл руками.
Старики молчали. Исправник продолжал:
— Я сам знаю, какая это беда и вам и нам, — теперь только смотри за лошадьми; да что ж я могу поделать? Ты, дед, спрячь деньги: я даром денег не беру. Вот попадутся мне ваши ребята с конями — не прогневайтесь, но брать даром не в моих правилах. Спрячь, спрячь, старик: вам деньги пригодятся.
— Ваше высокоблагородие, — сказал Иван, всё держа бумажник в руках, — дозвольте ещё слово выговорить. Позвольте завтра… (его голос задрожал) — позвольте завтра покончить. Истомились мы, измучились. Две недели я вот пришёл со своими, прожились вовсе…
— Ещё одной партии, старик, нет; надо подождать. У меня с вами тут и так весь город с ума сошёл. Надо разом.
— Да пришли уже, ваше высокоблагородие: как мы к вам пошли — с горы спускались. Сделай такую милость, господин! Не томи ты нас.
— Ну, если пришли, так завтра, часов в десять, я к вам приеду. Ружья у вас есть?
— Есть ружья, да не у всех.
— Хорошо, я попрошу полковника дать из команды. С богом! Жаль мне вас, очень жаль.
Старики пошли к двери, но исправник окликнул их.
— Постойте, эй, вы! Вот я вам что скажу: вы пойдите к аптекарю, Фоме Фомичу, — знаете аптеку, подле собора? — пойдите, скажите, что я вас послал. Он у вас всё сало медвежье скупит: ему оно в мазь пойдёт. И шкуры, может быть. Хорошую цену даст; не пропадать же им так, в самом деле.
Цыгане поблагодарили и толпою отправились в аптеку. Разрывались их сердца; почти без торга продали они смертные останки своих друзей. Фома Фомич скупил всё сало по четырнадцати копеек, а о шкурах обещал поговорить после. Случившийся тут же купец Рогачов, надеясь сделать хорошую афёру,[41] сторговал все медвежьи окорока по пятачку за фунт.
Вечером того же дня братья Изотовы прибежали запыхавшись к казначееву брату.
— Ольга Павловна, Ольга Павловна, назначили на завтра! Все пришли! Уже и ружья, полковник дал, — говорили они наперерыв. — Фома Фомич купил всё сало по четырнадцати копеек фунт. Рогачов окорока…
— Постойте, постойте, Леонид, — перебила Ольга Павловна, — зачем Фоме Фомичу медвежье сало?
— Для мазей; превосходная помада[42] для рощения волос.
И при этом Константин рассказал интересный анекдот о том, как некоторый лысый господин, намазывая себе голову медвежьим жиром, вырастил себе волосы на руках.
— И должен был брить их каждые два дня, — заключил Леонид, причём оба брата разразились хохотом.
Ольга Павловна улыбнулась и задумалась. Она уже давно носила шиньон[43], и сведения о медвежьем сале пришлись ей по сердцу; и когда вечером аптекарь Фома Фомич пришёл сыграть пульку с её мужем и казначеем, она издалека завела разговор и ловко вынудила у него обещание прислать ей медвежьей помады.
— Непременно-с, непременно-с, Ольга Павловна. Даже с духами. Вы что предпочитаете — пачули[44] или иланг-иланг[45]?
* * *
Настало пасмурное, холодное, настоящее сентябрьское утро. Изредка накрапывал мелкий дождь, но, несмотря на него, множество зрителей обоего пола и всех возрастов пришли на луг посмотреть интересное зрелище. Город почти опустел. Все наличные экипажи: одна имевшаяся в городе карета, несколько фаэтонов
