«То было давно… там… в России…» - [125]

* * *

Мы вышли на дорогу.

Показались дремавшие в ночи высокие сараи, запахло дымком деревни.

У дома Герасима залаяла собака и, узнав нас, с радостным визгом запрыгала около. Хорошо прийти домой из лесной чащобы.

Ночью вернулись от заутрени жена и дочь Герасима, привезли освященные куличи, пасху и крашеные красные яйца. Бабы накрыли стол чистой скатертью и хлопотали у печи до утра: пекли оладьи и пироги.

А когда я проснулся — никого в избе не было: все уехали к ранней обедне. На столе — полно угощенья.

Вернулись от обедни все принаряженные. Дочь Герасима, Анна, в черную косу вплела большие пунцовые ленты. Пришли гости: железнодорожный мастер, портной и Василий Иванович Батранов, чудной мужик, из Итлари. Про Батранова идет слава: колдун.

Похристосовались, сели за стол.

В окно льется солнце, видны ветви с распускающимися почками, трава на дороге радостно зеленеет. Красные яйца и белая скатерть, налитые рюмки с водкой блестят, залитые солнцем. Пахнет хлебом и ветчиной. Отрадно на душе.

— Василий Иванович, — говорю я чудному мужику Батранову, — выпьем за Велеса… Про тебя поговаривают, ты — колдун. Вот вечор, в лесу, нас что-то пугало, и Герасим слышал… Должно быть, это — ведьмы твои.

Батранов хитро посмотрел на меня.

— Да, бывает, пуганет, — нехотя ответил он.

Герасим, посмеиваясь, сказал о Батранове:

— На свадьбе, он, Василий Иваныч, главный, его в красный угол сажают, пироги, вино ему первому подносят. Колдун, потому. Испортить всю свадьбу может, жениха и невесту, жисть всю. Ну и боятся его, все кланяются, потчуют…

Убояхся зело,

Чтобы в наше село

Сила вражья не вступила,

Меня в плен не повлечех,

— смеясь, пропел Герасим Дементьич.

— Смешно, а все же есть дело колдовое, — сказал Батранов задумчиво. — Оно в самой жисти заложено. Вот посмотри, весна, краса живая, на землю спускается, все оживает. Отходит печаль и горе. Но не все горя целимы. Неверная дружба и притворная любовь нецелимы. И злодей в весне мрачен, не любит весны, красы живой. Молчит, не гремит бубнами слов своих лживых. Злодею не переспорить весны, солнца, земли. В весне — мать-земля пришла родить, добром кормить детей своих, людев, и платы не просит… Смотри — по оврагу к реке Нерли расцветет черемуха, шиповник, краса какая и запах райский. Встану я там и чему-то молюсь, не знаю. А может, то и Велесу молюсь. И так хорошо в душе… Не колдовство ли это, скажите?.. Вот еще, вспомнил я, было дело малое, пустое. Тоже по весне. В колдуны меня барин произвел. Под Питером поступил я на тоню^[368] — невод большой заводили, у стрелки на реке Неве, что в залив входит. Подошел барин и глядит. А хозяин наш, рыбак, у которого мы в поключниках жили, и говорит ему:

— Барин, прикажите, за пятерку невод заведем. Может, на счастье ваше, лосося возьмем. Бывает…

— Ладно, — говорит, — да только вы, мошенники, ничего не поймаете, сжулите.

Обидно мне стало. За что, думаю, он нас так хаит?

А барин дает пять рублей и говорит:

— Закидывай на любовь мою, Надюшу, мою звезду вечернюю.

А над берегом, верно, низко так звезда горела. Ночи-то там светлы, в Питере. Ярко так горела, приветливо.

Тянем, смотрим, а в мотне три семги, да какие — по пуду. Прямо редкость. Ну и счастье ему привалило! Связали мы тяжелую рыбу и отдаем ему с поклоном.

— Тащи, — говорит мне барин, — до дому пойдем вместе. Моя звезда гуляет по лесу, вот тут, недалече. Не встретим ли ее?

А я ему и говорю, сам не знаю, с чего:

— Когда, барин, вашу звезду ищете, то на звезду надо идти прямо. Так и придем на вашу звезду-то.

Так и пошли мы прямо, на звезду. Прошли малость, а из кустов-то и выскочили двое — молодая его барыня, а с нею баринок.

Мой барин-то как закричит… Это звезда-то его с полюбовником… Барин и семгу бросил, и меня…

А месяца через два пришел к нам на тоню тот барин и спрашивает у меня:

— Почему ты знал, где Надя была, и повел меня на этакое дело?

— Не знал я, — говорю, — но почудилось мне, когда вы нас зря мошенниками обозвали, что ждет вас лихо.

— Колдун ты чертов, — сказал мне барин. — Пущай она обманывала — а теперь что? Места себе не найду — жалею ее…

Тайное лихо, что и не думалось, мне видать было по звезде. По звезде много узнать можно.

— Верно то, — помолчавши, сказал Герасим, — колдова, верно, что есть… А вот ты мне про то скажи, почто зло на свете живо? Вот на это никем ответа не дадено…

Хозяин мой

Домовладелец… Дом его был в Москве на Третьей Мещанской улице, около церкви Троица-капельки. При доме — небольшой сад, милый и уютный. У сада — крашеная конюшня. За зеленой загородкой цвели сирень и жасмины, в саду — березы, бузина, акации. Сад был густой, заросший. Причудливая беседка с раскрашенной крышей выступала из-за забора и была видна прохожим из переулка.

Приятен был особняк хозяина дома, а на дворе стоял еще приятный деревянный дом в две квартиры. В одной из них жил я.

Помните ли вы, любезные москвичи, такие особняки, как бы утонувшие цветным вечером среди высоких деревьев сада?

Как приветливо зажигались в них лампы и как мирно светились окна с цветными занавесками! Казалось, за ними — «и мир, и любовь, и блаженство», как пели тогда в романсах.