«То было давно… там… в России…» - [103]
— Вы видите, — сказала она, — я очень занята, а потом, когда уедут, мы будем ужинать. Оставайтесь! У меня вот альбом, вы здесь нарисуйте что-нибудь, — обратилась исправница ко мне.
— А вы напишите, — сказала она Коле.
— Я счастлив, — ответил Коля. — Сейчас же напишу вам стихи.
Он взял альбом и написал быстро, потом подвинул мне и сказал:
— Ну, валяй, рисуй!
Я стал читать: «По небу полуночи ангел летел…»
— Что же это? — говорю, — ты Лермонтова списал?
— Не беспокойся, — ответил Коля, — я, брат, знаю, меня не учи. Рисуй себе.
Я нарисовал зиму в деревне.
Подошла исправница:
— Вот хорошо, все мне на память пишут. Прочтите, молодой человек.
Коля прочел: «По небу полуночи ангел летел…»>[311]
— Прекрасно, как складно, и как вы это скоро! Да вы сочинитель!
— Я? Сколько хотите, — не сморгнул глазом Коля.
— Ну, напишите еще что-нибудь!
Коля написал:
Я посмотрел на подпись: «Коля Курицын».
— Да, замечательно, — умилялась исправница. — Вы прелесть! Сочинитель, сочинитель! За обедом прочтем всем.
Мой Коля даже не сконфузился. Взял альбом и написал еще:
Градоначальница ахнула и погрозила пальчиком.
— Какой вы, право, разве можно? Подумают, вы меня этак… Ведь зовут меня Анна, Анна Петровна… Нет, это надо разорвать.
За ужином слева от исправницы сидел Коля. Исправник заметил, что в ожидании Нового года будет рад передать награды тем, кто их заслужил верной службой, и пожелает более молодым брать пример со старших и в делах не торопиться. Все пили здоровье исправника и его супруги. Благодаря гостей за привет, исправница заявила, что вот среди гостей есть сочинитель, и написал он в альбом стихи. Все стали просить Колю прочесть.
Коля встал в позу и продекламировал стихи не без эффектности. Все хвалили, а исправник заметил:
— Очень приятно, только для праздника надо что-нибудь повеселее.
— Про звезду бы Вифлеемскую, — сказал диакон.
Откуда-то взялась гитара, и чиновник — нос картошкой, — подняв голову, лихо запел:
Все сразу развеселились.
Через два дня исправница позвала к себе Колю Курицына вечером. Когда он вернулся, черные глаза его выражали испуг и заботу.
— Что такое?
— Дрянь дело, брат. Надо уезжать скорей.
Мы встревожились. Вася даже встал и рот сделал дудочкой.
— Понимаете, она, брат, исправница-то, кажется, в меня втюрилась. Вот мне поет! Вы, говорит, сочинитель. Я, говорит, это так не оставлю. Ваши, говорит, стихи я в Петербург послала, в журнал «Нива»>[315], чтобы напечатали. У меня там кузен служит. Свой человек. Все сделает. Я с эстафетой послала.
— Что же ты натворил? Еще подписался…
— Уголовщина! — закричал Вася.
— А завтра ответ может прийти. Черт-те что выйдет, — бормотал растерянно Коля Курицын, наскоро укладывая свой чемоданишко.
Новогодний волк
Проснулся я рано утром. В окне — всюду кружевное покрывало инея. Над болотом, за большими елями, красным шаром встает зимнее солнце. Лучи его освещают наличники окон деревянного дома и ложатся на бревнах яркими полосами.
Какая радость зимнее солнце! Что-то живое, веселое в его лучах. Оно морозное, особое. Только у нас в России такое солнце зимой. Чувствуешь себя необыкновенно бодро, а вставать не хочется. Приятно, лежа в постели, смотреть в окно на иней… Края изб, овин, сугробы — на утреннем лиловом небе. Вон летит ворона, да так тяжело! Села на овин, наклонилась и крякнула. В ворота идет тетка Афросинья, в полушубке, закутана с головой, несет крынку сливок к чаю и корзину.
Рядом со мной на постели кот Васька, тоже ленится, не хочет вставать и смотрит круглыми глазами в окно. О чем он думает? Неизвестно. Я глажу его, — кот потягивается и мурлычет…
В соседнюю комнату тихо входит слуга Ленька, и собака Феб радостно врывается ко мне, прыгает у постели и кладет мне на колени морду. Тут Васька бьет Феба лапкой по носу — но дружески, шутя, не выпуская коготков. Это его особая манера ласки.
— Самовар готов, — говорит Ленька. — Мороз очень здоровый, градусов сорок.
— Ну и врешь. Посмотри-ка на градусник!
— Я глядел. Не видно… Окно все замерзло, и градусник замерз. Его бы горячей водой полить… Вот едут, глядите-ка, никак Василий Сергеевич и еще кто-то!
Тут я услышал скрип полозьев, вскоре в окне показалась лошадь… Сани остановились у крыльца. В сенях — смех:
— Ухо отмерзло!
Друзья мои, закутанные в шубы, — Вася, музыкант Коля, Юрий, — ввалились в комнату. Физиономии у них красные, волосы и брови заиндевели.
— Смотрите-ка, у Николая ухо белое. Скорей снегом оттереть.
Ленька бежит опрометью из комнаты и возвращается через секунду с миской, полной снега.
— Три живее!
Все присутствующие трут Коле уши.
— Только правое! — протестует он.
— Трите оба, — раздается авторитетный бас приятеля Васи.
— Зачем же оба?
— Так вернее.
Лицо у Коли выражает страдание.
— Хорош музыкант, если без ушей будет. Ни к черту! — говорит Вася, продолжая натирать Колины уши.
