Тито Вецио - [135]

— Здесь какая-то тайна, — говорил он, — которую мне необходимо поскорее разгадать. Эта размягченная под дождем почва поможет мне завтра рассмотреть следы их лошадей. Да, все складывается для меня как нельзя лучше: темная ночь, дождь и человеческая слабость. Будь я суеверен, то подумал бы, что духи зла Тифон[209] или Ариман[210] нашли во мне своего помощника на земле. Я убил отца и мать, а кроме этого помог умереть множеству людей, и вот теперь мне предстоит братоубийство. Вся эта пролитая кровь могла бы довести до сумасшествия любого человека, но только не меня. Я верю в будущую жизнь и верю в то, что люди должны быть наказаны за их преступления, если не сами, то их потомки, из поколения в поколение. Страшны предания о наших египетских богах. Халдеи поклоняются всеистребляющему огню и приносят ему человеческие жертвы. Стремление вредить больше, чем благодетельствовать составляет величие властелина молний. Чем же я виноват, что создан для зла? Добро и зло в сердце человека, возвысившегося над остальными, не звуки ли это неведомого инструмента, несущего жизнь или смерть? Почему овца лижет руку жертвоприносителя, тигр насыщается только мясом растерзанных им животных, ядовитая змея, спрятавшись среди прекрасных луговых цветов, смертельно жалит неосторожного? Почему все так устроено? Нет, человек, одаренный талантами, неизмеримо превосходящий толпу, не должен придерживаться унылой добродетельной стези, он для достижения своих целей, для завоевания власти не может брезговать никакими средствами. Его великая миссия и состоит в том, чтобы подчинить себе природу, извлечь выгоду из добра и зла, из людей, их умственных способностей, страстей, добродетелей, пороков, из земли, неба и ада!..

Тито Вецио мне мешал и мешает, я должен его устранить. Это неизбежно так же, как и законы природы. Его гибель будет звуком того самого инструмента, на котором веками играют самые великие артисты и бездарные невежды.

Рассуждая таким образом, этот хитрый философ еще раз осмотрел местность и дорогу, ведущую к храму Дианы Тифатинской, после чего вернулся в лагерь.

МАКЕРО И ЧЕРЗАНО

Два дня спустя после поражения римского отряда в лесу Клании, в то время, когда в Капуе народонаселение обоего пола спешило толпами в храмы богов молиться о спасении города, которому ежечасно грозил приступ мятежников, в караулке около ворот Юпитера в первом часу ночи собралось около двадцати легионеров. Все они были в самом лучшем расположении духа и, нисколько не думая об опасности, пили вино, играли в кости и болтали.

Шлемы, дротики, мечи и вообще всякого рода оружие стояло в углу, солдаты, полулежа и сидя на грязных скамьях, страшно шумели и если бы в это время в караульню заглянул кто-нибудь из начальников, то был бы не слишком доволен поведением своих подчиненных.

Римское войско все больше и больше предавалось разврату, пьянству и игре. В распущенных легионерах претора Лукулла уже нельзя было узнать победителей латинцев, этрусков, галлов, Пирра и Ганнибала. Гай Марий, разрешив прием в войска пролетариев, уничтожил право выбора и тем лишил войско людей из среднего сословия, сравнительно образованных и более воспитанных, чем выходцы из низов.

Нововведения Мария, как всякая реформа, были переходными. Легионеры не были ни солдатами ни гражданами, и впоследствии стали орудием в руках первого честолюбца, желавшего путем насилия и тирании достичь своих бесчестных целей.

Таким образом, Марий приготовил наемных убийц, которые впоследствии в руках Суллы обрушились на своего старого полководца и реформатора, загнав его в Минтурнские болота.

Этим же путем прошли и преторианцы, провозглашавшие впоследствии империю и продававшие ее с публичных торгов![211]

Среди компании пьянствовавших, игравших и шумящих солдат был и наш знакомый «храбрый» воин Макеро.

Благодаря протекции назначенный помощником центуриона в отряд Лукулла, храбрый воин, хотя и старался держать себя с достоинством, но, несмотря на свои клятвы Геркулесом и Марсом, служил предметом всеобщих насмешек.

В этот вечер Макеро был особенно не в духе.

— Теперь твоя очередь поцеловать амфору, — обратился к нему старый легионер Портений.

— Не хочу, сегодня у меня нет жажды, — отвечал Макеро, к величайшему удивлению всей компании.

— Именем всех богов и богинь! Неужели Макеро пить не хочет? Что с тобой случилось?

— Мне холодно.

— Пей — согреешься.

— Спать хочется.

— Пей — и уснешь.

— Не хочу пить, не до того; мне в голову лезет тысяча грустных мыслей.

— Пей, пей и пей!

— Неужели ты не можешь посоветовать мне ничего другого?

— А другое средство — игра. Ты вслушайся, какая приятная музыка от перемешивания костей в кубке. Рискни-ка несколькими десятками сестерций. Клянусь Геркулесом, ты более целебного средства от всех возможных недугов не найдешь. Вино, игра и вино! Изменила тебе любовница — играй в кости. Тебе не удается покорить жестокое сердце какой-нибудь красавицы — играй! А если тебя долги беспокоят — играй и пей, — Вакх[212] заставит тебя позабыть все заботы.

— Да, да! — вскричали хором все солдаты. Партений прав, нет заботы, которая устояла бы против вина. Пей, и ты увидишь, какое благотворное действие окажет оно на тебя.