Титаник. Псалом в конце пути - [18]

Капитан понимал, что последний раз стоит на мостике и принимает доклады офицеров. Он знал, что золотые галуны обеспечили ему власть только на этот рейс. Дома его ждала молодая жена Элинор с маленьким сыном, которому недавно исполнился год. Это был последний рейс капитана. Поэтому сейчас он дал себе больше времени, чем требовалось; долго обдумывал доклады, потом внимательно выслушал еще один доклад об упражнениях со спасательными шлюпками и осмотре судна; все прошло в соответствии с планом, все было ship-shape.[14] Капитан смотрел вдаль.

Лайтоллер передал капитану окончательный список пассажиров первого класса, с последними дополнениями и исправлениями, который тут же было приказано размножить в судовой типографии и раздать пассажирам, дабы господа знали, кто едет с ними на пароходе. Капитан Смит внимательно изучил все фамилии — хороший английский хозяин всегда так поступает перед приемом. Он быстро прикинул, с кем и в какой очередности он будет ужинать, — как уже говорилось, на капитане пассажирского судна лежат также и светские обязанности. Он выделил в списке фамилии Гуггенхаймов и Асторов, увидел, что Вандербильт отказался от билета, и, к своему ужасу, обнаружил, что на борту присутствуют сэр Космо и леди Дафф Гордон, которых терпеть не мог. Но в обществе есть свои правила.

Семь тысяч кочанов, думал он (имея в виду капусту, а не пассажиров), две и три четверти тонны помидоров (некоторые цифры, названные главным стюардом, запали ему в голову), тридцать шесть тысяч апельсинов, семьдесят пять тысяч фунтов парного мяса, двадцать тысяч дюжин свежих яиц, сорок тонн картофеля, пятнадцать тысяч бутылок вина, тридцать пять тысяч бутылок пива и минеральной воды, восемьсот пятьдесят бутылок всевозможных крепких напитков и восемь тысяч гаванских сигар обеспечат успех плавания. У главного стюарда были трудные дни.

Капитан Смит повернулся к своим подчиненным. Им надлежит почувствовать его высочайшее одобрение. Старый командир строго взглянул на них.

— Вольно, — сказал он.

Офицеры взяли под козырек.

Да, таково судно. Перепачканный кочегар кричит что-то непристойное, стараясь перекрыть шум машинного отделения. Белозубая улыбка сверкает на его чумазом лице. Две горничные, мечтательно закатив глаза, вспоминают свои последние приключения на берегу (Ты только подумай, Лаура, он служит в банке, ты только подумай!); мальчик-посыльный получает целый доллар на чай от молодожена Джона Джейкоба Астора, который отправляется в рейс вместе с новобрачной, — посыльный долго стоит, глядя вслед этому миллионеру. Салон заполняется людьми. В каюте рядом с камбузом двое музыкантов осматривают свою форму — надо пришить пуговицу, подкоротить брюки. Задача оркестра — развлекать пассажиров, они должны играть и до, и после полудня, один концерт они дают вечером и один — днем, по воскресеньям им вменяется в обязанность играть во время богослужения. Чтобы справиться с этой задачей, музыканты делятся на две группы, у каждой группы своя форма: трио, которое играет до полудня, облачается в белые фраки, для вечерних серенад предназначаются синие фраки с зеленоватым отливом. К отворотам фраков прикреплена золотая арфа — это правило действует на всех судах компании «Уайт Стар». Джим и Алекс сидят в каюте и подкорачивают брюки.

Их ждет новый, тяжелый рейс, новое судно, новая жизнь в тесной каюте. Они обсуждают свои гонорары, которые, с тех пор как фирма «Блэк энд Блэк» взяла на себя обязанности импресарио в Северной Атлантике, уменьшились на целый фунт. Теперь музыкантов больше не числят членами команды, они считаются пассажирами второго класса, это несправедливо, но дает возможность судовым компаниям распоряжаться музыкантами по своему усмотрению.

Алекс сердится и призывает на голову Блэков все мыслимые несчастья. Джим, дюжий и добродушный альтист из Дублина, более сдержан.

Но им обоим не помешал бы этот лишний фунт.

Самое нелепое заключается в том, что музыканты, причисленные отныне к «пассажирам», должны будут предъявить пятьдесят долларов, чтобы получить разрешение сойти на берег в Нью-Йорке, — этого требует иммиграционный закон.

Музыканты с ожесточением работают иголками, чертыхаясь и кляня все на свете. Да, таково судно.

Наверху на палубе стоит капельмейстер Джейсон Кауард.

* * *

Джейсон уединился на кормовой палубе. Ветер ерошил его волосы, прищурившись, он смотрел на порт, на узкие улочки Саутгемптона. Там были семьи, дети, дома.

Он любил эти минуты перед самым отплытием, любил смотреть на покидаемый им город. Это тоже было его загадкой, его великим «почему?». И дарило ему покой.

В свое время у Джейсона была возможность выбрать любую профессию, но обстоятельствам было угодно, чтобы он стал судовым музыкантом. Однако это нисколько не тяготило его. Он давно потерял счет судам, на которых играл за эти годы, и рейсам через Атлантику. Вокруг него всегда все было в движении, всегда — новые пароходы и новые люди. Музыканты приходили и уходили. С некоторыми он играл не один год, с другими — всего один рейс, потом они спускались по трапу и исчезали в улочках таких же портовых городов, какой сейчас раскинулся перед ним. Может быть, их ждал дом со звонкими детскими голосами, которые сообщали на всю улицу, что папа вернулся из плавания. А может, их ждала унылая жизнь в каком-нибудь жалком пансионе. Музыканты приходили и уходили. Джейсон уже ничему не удивлялся. Все изменялось. Только он сам и его золотисто-коричневая скрипка оставались прежними.