Тит Беренику не любил - [20]

«Скорбь захватывает меня, как мощное течение — душа стремится так или иначе оживить утраченное, умершее. Порой мне кажется, что на это уходят все силы, а к вечеру я сам становлюсь обескровленным, мертвым. И продолжать борьбу на следующий день нет мочи. Все точно так, как в жалобах Дидоны».

Последнюю фразу Жан зачеркивает — тетушка может возмутиться. А потом зачеркивает и все остальное, ведь Божья любовь исцеляет от всех скорбей. Он начинает новое письмо, выражает свою печаль и в самых общих чертах описывает новую жизнь. Тетушка ответила резко. Она порицает его праздность и напоминает, что он уже несколько месяцев не переступал порог аббатства. Все это для нее непостижимо. На миг он пытается воскресить в памяти ее бледное лицо за решеткой в комнате свиданий, но понимает, что это невозможно, поскольку всплывают другие женские лица. Другие тона, другие волосы, другие черты — все оттесняет лицо тетушки, которое она сама не видела и не увидит, — если когда-нибудь к нему и приблизится зеркало, то только в ее смертный час, чтоб убедиться, что она не дышит. Жан устыдился этой мысли и тут же сел писать ответное письмо с обещанием проведать тетушку в самое ближайшее время. Однако шли недели, а он все не ехал.

Галантная стихия увлекает Жана с каждым днем все сильнее. Он хочет не отставать от времени, нравиться дамам. Спешит читать поэтов, чьи имена на слуху: Вуатюра, Малерба, Сент-Амана. Книги дает ему Антуан. Жан вспоминает, как они с маркизом в замке сочинительствовали тайком. В нем снова просыпается охота рифмовать, слагать стихи, обрабатывать музыкой речь. Он подбирает темы, имена: «прелесть Селимены», «глубина Сены», «башмак Нарцисса» — и принимается за дело. Сначала заготавливает целые куски прозы, а затем начинает обтесывать. Предмет не имеет значения, он иной раз и сам не скажет, о чем пишет. Мелодия направляет его молоток, рифма служит резцом. Он может шлифовать часами, сто раз примеривать то одно слово, то другое, произносить их вслух, пока они не превратятся для него в оторванный от смысла звук, чистую вибрацию слогов. Тогда он забывает о времени, не слышит городского шума. Баллады, эпиграммы, мадригалы — он пробует себя во всех формах, какие видит у других.

— Можно всю жизнь провести, нанизывая слова, которые ничего не говорят, но красиво поются, — сказал он как-то раз кузену.

— У вас талант говорить и петь разом, — ответил тот.

Жан принял эту похвалу за просьбу и тут же взялся сочинять сонет на ожидаемое вскоре рождение ребенка Антуана. Месяц за месяцем у кузины растет живот. Никогда прежде Жан такого не видал. А тут глядел во все глаза, как набухает под одеждой ее плоть. Только посмотрит на нежное лицо кузины и невольно переводит взгляд на этот выступ. За галантным декором ему мерещатся немые сцены, которые не передать словами. То был прекрасный случай показать себя, но на работу оставалось всего несколько дней. И вот, когда уже второй катрен был почти что готов, в кругу завсегдатаев появился новичок. Аббат, галантный, остроумный, молодой, чуть старше Жана[36].

Франсуа становится душой салона и постоянно читает свои сочинения. Прямо-таки машина, производящая стихи, завистливо думает Жан, удивляясь тому, как уживаются в аббате божественное призвание и желание нравиться дамам. Каждый вечер он балансирует, точно канатоходец, а Жан гадает, что в итоге перевесит и в какую сторону он свалится. Однажды Франсуа подступает к нему:

— Вы все время молчите.

— Дайте мне еще несколько дней, — спокойно отвечает Жан.

Тут же стоит юный маркиз. Высокомерный тон Жана его не обманет. Он видит его глаза: как намагниченные, они устремлены в глаза аббата, неотрывно следуют за ними, — и понимает, что рядом с этим новым соперником он проиграет еще больше, чем рядом с кузенами. Два дня спустя Жан узнает, что Шарль уехал из Парижа поправить здоровье. Удивительно.

— Вы перестали уделять ему внимание, — усмехается Антуан.

— Уж не хотите ли вы сказать, что он занемог из-за меня?

— Ну, не совсем…

Настаивать и возражать Жан не стал. Пусть так: его пренебрежение причинило боль маркизу или он, Жан, из-за пренебрежения, ее не заметил. Как бы то ни было, но этот внезапный отъезд показал только то, что он легко обойдется без Шарля и что в его жизни люди сменяются и чередуются, как ступеньки на лестнице. Но разве у других не так? Жизненные этапы и обстоятельства выстраиваются в цепочку помимо нашей воли. Ему достаются в наставники то Амон, то маркиз, то кузены. А теперь вот Франсуа. Он не обязан оставаться верным кому-либо из них.

Франсуа будоражит все общество. Обычное веселье разгорается еще ярче, голоса звучат громче, смех — пронзительнее, каждый раскрывает свои таланты. С сонетом Жан запаздывал, поскольку всякий раз, садясь за письменный стол, долго не мог прийти в себя. В голову лезли чьи-то чужие стихи, навязчиво звучали, не давали сосредоточиться. И когда у кузена родилась дочь, сонет еще был не готов.

— На вашем месте я бы такой случай не упустил! — попенял ему Франсуа.

Жан, уязвленный, бросился работать. Сидел целыми днями, писал, зачеркивал, выправлял интонацию, подтягивал высокие ноты, углублял басы.