Тишина моих слов - [25]

Вскрываются старые раны. А может, я просто замечаю, что они на самом деле никогда и не заживали.

Музыка по утрам, музыка по вечерам. Ритуал, который установился благодаря «Святой Анне» и без которого я себя уже не мыслю. Здесь, в лагере, я ухожу играть на это единственное место у озера, ставшее моим, где не ощущаю себя своего рода ошибкой. Где я один и могу размышлять. По вечерам это иногда затягивается допоздна, потому что я забываю о времени. Пиа в курсе и, похоже, только по этой причине не выпрыгивает из палатки, если слышит шаги так поздно или рано.

По дороге к озеру, чтобы избавиться от мерзкого вкуса зубной пасты во рту, я делаю два больших глотка воды, поправляю гитару и наслаждаюсь свежим воздухом, пока не пришла изнуряющая жара. В эти минуты восходит солнце и пробуждает это место к жизни. Мое терпение испытывают первые комары, цикады стрекочут, на мой вкус, слишком громко, но я люблю туман, что, частично закрывая мне обзор, колышется над травой.

Оставив за собой последний поворот, подхожу все ближе к берегу. Только остановившись у моего опрокинутого дерева, замечаю, что в этой картинке что-то совсем не так. У меня отваливается челюсть, я растерян. Там кто-то лежит.

Девчонка. Она лежит у ствола, на который я всегда сажусь. Она спит, наполовину согнувшись, в обрамлении двух старых корней. Руки ее обхватывают рюкзак, а кошка спокойно возлежит у нее на шее и плечах, почти как шарф. С присутствием кошки пора смириться. Приоткрыв один глаз, она пристально смотрит на меня, и взгляд у нее, могу поклясться, далеко не благодушный. Внезапно она начинает помахивать хвостом. Это что-то значит?

Не двигаясь, я оглядываю девчонку.

Волосы падают ей на повернутое вбок лицо. Позже у нее наверняка будет адски ломить в затылке. Губы мои невольно трогает улыбка. Она чуточку пускает слюни. Рот слегка приоткрыт, и на топе виднеется предательское пятнышко. Посмеиваясь, опускаю на землю гитару и бутылку с водой и провожу рукой по волосам.

– Леви? Леви! Где ты?

Я с трудом просыпаюсь, задаваясь вопросом, кто тут так вопит. Я хочу спать.

– Леви? Слава богу! – Я слышу приближающиеся шаги, чувствую, как меня хватают и трясут чьи-то руки. Я через силу открываю глаза.

– Мы искали тебя! Твой сосед по палатке сказал, что тебя нет, а ты не предупредил. Ты помнишь правило? – Пиа смотрит на меня с яростью, но голос у нее остается спокойным.

Теперь, приподнявшись, в ярость прихожу я и морщусь, потому что рука затекла, и кора дерева за ночь вдавилась в кожу.

Выражение лица Пии говорит: «Сам виноват!» А я закатываю глаза.

– Это чертово правило не мое! – нагло возражаю, вырываясь.

– Нет, оно наше! Это мое чертово правило, и так как в данный момент я одна из тех, кто за тебя отвечает, ты будешь ему следовать.

Мы долго смотрим друг на друга, наконец она, наклонившись, поднимает что-то у дерева. Моя бейсболка! Должно быть, она упала.

– Не забывай об этом! А сейчас пойдем.

Я ошеломленно качаю головой, чтобы прогнать это нежданное воспоминание, а затем снова смотрю на девчонку. Она лежит не прямо там же, но и я одну из первых ночей провел здесь, под открытым небом. Уже не вспомню почему, но и сейчас точно помню, как было здорово. По-настоящему.

Стою, не зная, что делать. Разбудить ее? Просто уйти? Сообщить Пии? Она явно еще спит и не заметила, что кого-то нет на месте.

Проклятая кошка по-прежнему пялится на меня, медленно встает, потягивается и трется о лицо девчонки, которая в ответ коротко вздыхает. Она шевелится, в отличие от меня, потому что я, как чокнутый, просто продолжаю смотреть на нее. Интересно, почему она здесь. Я имею в виду – в лагере. Этот вопрос я задаю себе про всех, но про нее… по-другому. Может, потому, что сейчас я стою тут, а она лежит у моего дерева. Может, потому, что когда-то там лежал я.

Кошка снова укладывается, и все остается как было. Я не выдерживаю и, подойдя к девчонке, медленно наклоняюсь вперед, не спуская глаз с подлой кошки. Еще несколько сантиметров, и тогда… Черт! Кошка, с громким шипением прыгнув мне на руку, вцепляется в нее когтями. Она укусила меня за палец! Стряхнув кошку, громко ругаюсь и, шатаясь, немного отступаю назад. По запястью тянется длинная царапина, она адски саднит, из нее сочится кровь. Я сжимаю кулаки и сдерживаюсь только потому, что девчонка резко открывает глаза и садится. Кошка сидит себе как ни в чем не бывало и вылизывает шерсть. Могу поклясться, что она ухмыляется! Маленькая гадкая скотина.

Взгляд девчонки растерянно блуждает от рюкзака к кошке, к земле, на которой она сидит, к озеру, а затем влево. Ко мне. Глаза у нее становятся все больше, губы складываются в возглас «О!», а сама она, притягивая к себе кошку, все плотнее прижимается к дереву.

– Доброе утро, – говорю я, откашливаясь, потому что голос звучит слишком хрипло. – Ты Ханна, да? Я Леви, – добавляю, чувствуя себя полным придурком.

Она по-прежнему ничего не отвечает. Разумеется, не отвечает, она немая, идиот ты этакий.

Я сажусь на корточки, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.

– Ты не отвечаешь, это нестрашно.

Я не могу, говорят ее глаза, и я, поджав губы, безмолвно отвечаю: