Тишина моих слов - [24]

День второй я продержалась, хотя точнее было бы сказать – выстояла. Все спят или, по крайней мере, сидят у себя в палатках. Сара еще не спит, зажав в руке свой чуть светящийся шарик, и мне очень хочется спросить, зачем он ей.

Но я молчу, потому что слова у меня в голове не желают понимать, что они такое: не просто мысли, а речь. Так, словно они заблудились в каком-то лабиринте без начала и конца.

Мо мурлычет, когда я запихиваю его в большой рюкзак к блокноту и спичкам. Я уже два дня не посылала Иззи писем, пора, и, если Мо вынужден меня сопровождать, так тому и быть.

Как и вчера, я крадусь, и как можно тише. Рюкзак несу перед собой, чтобы Мо случайно не выпрыгнул или не выпал. Надо мной светят звезды, чудесная ясная ночь. Не видно ни облачка. Я иду к озеру и останавливаюсь на прежнем месте, но, высадив Мо на землю, снова слышу треск. Резко обернувшись, напряженно вглядываюсь в окружающую темноту, однако не обнаруживаю ничего подозрительного. Я боюсь не темноты, а того, что меня застанут врасплох. Мо уже лежит в траве, а я все еще подозрительно оглядываюсь по сторонам. Это мог быть какой-то зверь, я могла себе что-то нафантазировать. И все же ловлю Мо и опять запихиваю его в рюкзак. Сначала мы пойдем к озеру, а сюда вернемся позже.

Дорогу к озеру найти несложно, тропинка хорошо видна и ночью. Через несколько минут я четко различаю мерцание воды и выхожу на берег, к тому месту, где стояла вчера. Снова опускаю рюкзак на землю, но кот остается сидеть там, наблюдая за тем, как я достаю блокнот и, открыв передний карман, вынимаю спички. Быстро глажу его по голове, а затем иду ближе к воде. Очень волнуясь, в сильном напряжении снимаю обувь и захожу недалеко в воду, которая сегодня прохладнее, чем вчера. Деревья, озеро, ночь, звезды – если бы я только могла все это вобрать в себя и удержать.

Я открываю блокнот, провожу рукой по страницам, по всем написанным буквам, что, обнимая друг друга, образуют слова и складываются в предложения. Что лежат глубоко скрытыми во мне. Рывками выдираю страницу за страницей, пока в блокноте не остаются только чистые листы. Каждый рывок, каждый разрыв бумаги разрывает и тишину ночи. Я отбрасываю блокнот, он плюхается на землю на приличном расстоянии от меня. Напряженно вглядываюсь в строчки в моих руках. Зажав их под мышкой, вытаскиваю из коробка спичку и, стремительно чиркнув, зажигаю ее. Шипя, вспыхивает огонек. Спичечный коробок присоединяется к блокноту, а я беру письма к Иззи и, держа их перед собой, наблюдаю, как огонек, перепрыгнув на бумагу, с каждым миллиметром растет. Удивительная вещь – огонь. Он дышит, живет, разрушает – чем больше может разрушить, тем сильнее и больше становится. А когда ничего не остается, он уходит сам по себе.

Бумага чернеет, корчится от боли, из нее образуется пепел, а из пепла – ничто. Мои слова исчезают у меня на глазах. Я выпускаю слова к Иззи, они на всех парусах плывут по красно-желтому морю к земле и исчезают, не успевая достичь воды и утонуть.

С тех пор как тебя нет, я так много чего разучилась делать. Я разучилась смеяться. Танцевать, надеяться и верить. Я разучилась говорить и наслаждаться. Я теперь просто не знаю, как это делается. Иногда у меня в голове звучит твой голос, перед глазами встает твое лицо. Ты смеешься и говоришь: «Делай, как я, птичка». И я хочу делать, как ты, хочу смеяться, быть легкой и свободной, но не могу. Я просто не могу.

Глава 15 Леви

ЕСЛИ МЫ РАЗНЫЕ,

ТО ОДИНАКОВЫ ЛИ В НАШЕЙ РАЗНОСТИ?

Если бы я не видел этого своими глазами, я бы не поверил. По-прежнему прислонясь спиной к стволу дерева, я то смеюсь, то чертыхаюсь, хотя девчонка уже давно исчезла в темноте.

Как и вчера, я был неосторожен и наделал шуму. Вчера – потому что слишком поздно заметил, что кто-то еще разгуливает ночью по округе, а сегодня – потому что недоумок и спотыкаюсь о собственные ноги. Я подивился, зачем она пришла сюда. Тайком. И вот опять натыкаюсь на нее в том же месте. С кошкой! Какой-то чертовой кошкой! Уму непостижимо.

Сначала я взмолился, чтобы не оказалось, что она протащила эту пушистую тварь в лагерь контрабандой, но откуда бы ей тогда тут взяться? И что, черт побери, мне теперь делать? Половина меня готова расхохотаться в голос и проорать всем: в лагере какая-то гребаная кошка! Другая пытается поберечь нервы и выкрутиться: эй, в этом году ты гость, Пиа сама так сказала. Это не твое дело. До тех пор пока кошка не расцарапает кому-нибудь лицо, все в порядке.

Сжимая гитару, пялюсь в землю. Да, это не моя проблема.

Наконец я бреду назад, в лагерь, освежаюсь и падаю на матрас. Заложив руки за голову, еще долго валяюсь без сна, и мысли мои без спроса возвращаются к той девчонке с сине-черными волосами. Картинки сменяют одна другую. Как она, внезапно вскочив, шатается. Как пытается найти опору и, не найдя, падает на землю. Я вижу перед собой ее лицо, ее панику и как ее рвет без остановки. Все отвернулись, все, кроме Пии и Яны, которые тут же оказались рядом с ней.

Я повел себя как трус. Просто стоял и таращился, пока наконец не сломался и не ушел.

В прошлые годы никогда не бывало так ужасно, чтобы мне приходилось уйти. И как вожатый, и как ученик я всегда подпускал к себе других максимально близко, и это не причиняло боли. Я мог дистанцироваться от них и их проблем. Но в этом году что-то изменилось.