Тиран - [120]

— Он не так хорошо обучен, как твой персидский, — говорил царь. Подобно всем приносящим очень ценный дар, он хотел сам указать на его изъяны. — Но к боям подготовлен. Это мой второй боевой конь — теперь твой. И еще пара лошадей для езды, они у Матракса. Я просто хотел поговорить с тобой.

Киний прошелся вокруг коня, восхищаясь его ногами. Голова короткая, не такого чистого рисунка, как у персидских, но конь рослый, а масть… либо отвратительная, либо великолепная. И несомненно очень редкая.

— Спасибо, господин. Поистине царский дар.

Царь смущенно улыбнулся.

— Правда? — спросил он, выдавая, как еще молод. — У того, кто владеет десятью тысячами лошадей, есть свои преимущества, — сказал он немного погодя.

— Прости, — сказал Киний, не зная, что добавить.

Царь поморщился.

— Царям приходится много думать. Если ты станешь ее мужем, то приобретешь большую власть среди моего народа. Бакка тоже был мужчиной, его жена тоже руководила кланом. Опытный воин с греками-союзниками. Ты можешь стать моим соперником. — Он посмотрел на лошадь. — Или это говорит моя ревность?

— Ты откровенен, — сказал Киний. — Рассуждаешь как царь.

— Приходится. — Царь показал на коня. — Испытай его, — велел он.

Киний одной рукой ухватился за гриву жеребца и легко взлетел на его высокую спину. Он едва не промахнулся мимо седла: это чудовище было на целую ладонь шире его перса, и он был благодарен за то, что жеребец терпеливо ждал, пока он уцепится ногами.

Сатракс с трудом удержался от смеха, довольный тем, что греку нелегко справиться с конем. Киний цокнул языком, и рослый конь пошел.

— Какой ход! — радостно воскликнул Киний.

Топот копыт жеребца показался ему странно знакомым. Он попробовал управлять только ногами, оставив руки свободными, и легко поставил коня рядом с конем царя. Жеребцы принюхались друг к другу, как знакомые по конюшне — так, вероятно, и было. Масть у них одинаковая.

— Одна мать? — спросил Киний.

Сатракс улыбнулся.

— И мать и отец, — сказал он. — Братья.

Киний склонил голову.

— Это большая честь. — Киний потрепал коня по плечу, вспоминая свой разговор с Филоклом. — Клянусь тебе, что никакие мои действия не будут угрожать твоему положению царя. И я не женюсь на Страянке и даже не буду просить ее выйти за меня без твоего позволения. — Он хлопнул коня по спине. — Замечательный дар, — повторил он.

— Хорошо, — ответил царь. Очевидно, он испытывал облегчение и столь же очевидно продолжал тревожиться. И ревновать. — Хорошо. Давай поднимать войско.

Только к концу дня (Киний все больше влюблялся в свою новую лошадь) он понял, почему ее шаг показался ему таким знакомым.

Серебристый конь был жеребцом из его сна.

Они быстро пересекали равнину с запада на восток. Саки двигались по обыкновению быстро, но ольвийцы, и не используя предоставленных им запасных лошадей, не отставали от них. По оценке Киния, они делали по сто стадиев в день, поили лошадей из рек, которые пересекали равнину на примерно равном расстоянии, разбивали лагери там, где им нравилось — отдавая предпочтение местам со свежей зеленой травой, кормом для скота, и деревьями, источником дров.

Слаженность и упорядоченность действий были впечатляющие — для варваров. Но Киний больше не думал о саках как о варварах.

Киний никогда не видел, чтобы войско в пять тысяч человек двигалось так быстро. Если Зоприон гонит своих людей, как Александр, он может пройти за день шестьдесят стадиев, хотя дозоры, конечно, пройдут больше. Но Киний подозревал, что сами они идут не самым быстрым маршем, на какой способны саки.

Большинство лагерей располагались в тени высоких травянистых холмов — часто это были самые высокие за много часов езды точки. На четвертый вечер, с ноющими мышцами, но чистый, Киний сидел спиной к спине Никия и втирал сало в кожаную узду, а потом чинил недоуздок, слегка подгонял его. У нового коня большая голова.

Подошла Страянка вместе с Парстевальтом и Хиреной, своим трубачом. Теперь она меньше стеснялась, когда искала его.

— Пошли гулять, Киниакс, — сказала она.

Киний, держа в ладони монету, осторожно проделывал отверстия в старой коже. Недоуздок должен продержаться, пока они не прибудут в лагерь у Большой Излучины, не дольше.

— Сейчас, — сказал он.

Страянка села с ним рядом и показала на его работу Хирене. Та нахмурилась. Никий подрубал сакский плащ, превращая его в седельное одеяло.

Хирена быстро заговорила по-сакски. Губы ее изогнулись — презрительно или в улыбке, Киний не понял. Страянка рассмеялась — приятный звук — и грациозно села на одеяло Киния.

— Хирена говорит: от тебя все-таки есть своя польза, — сказала она. — Великий военный вождь шьет кожу!

Киний сделал еще один стежок, потом другой, третий и откусил нитку как можно ближе к коже. Потом разгладил недоуздок и осторожно положил его на груду сбруи. Парстевальт наклонился и принялся внимательно разглядывать стежки.

— Не так хорошо, как наши, — сказал он. — Но хорошо.

Его греческий язык, как и их сакский, совершенствовался с каждым днем.

Никий бросил одеяло на груду своего имущества и помахал Ателию, чтобы тот переводил. Парстевальту он сказал:

— А ты покажи мне, приятель.