Тиора - [125]

— Я понимаю, я для вас недалекий, глупый парень, а у вас "Высокие цели", которых мне не дано понять. Я видел ваши цели, мертвые тела, жертвы ваших целей, женщин, детей, и их оторванные конечности. Среди них также было много мусульман. Кем нужно быть, чтобы уничтожать свой народ, своих братьев? Почему? Потому что у них какая-то другая трактовка Корана и другие ритуалы? — дерзко произнес Марк, по его лицу катились слезы злобы, — А может потому, что тебя, халиф, вера и не волнует, а лишь волнует дестабилизация ситуации там, где тебе удобно, чтобы поиметь с этого свою долю денег и власти?

Абдуллах аль-Бакир стоял и со всей суровостью во взгляде наблюдал, как юноша метался, изрыгая свою безумную необдуманную речь.

— Скажи, — смеясь, продолжал Марк, — Ты так же одурманиваешь своих воинов опиатами, как это некогда делали хашашины, чтобы потом показать им театральную постановку в специальных комнатах с нагими грудастыми девами, которые угощают их яствами под чарующую музыку, внушая им, что это Рай, в который они попадут, после участия в священном джихаде? После такого практически любой может стать фанатиком-смертником, думая, что он — воин Аллаха и бьется за благое дело. Правда, к праведности это все не имеет никакого отношения: человек в итоге бьется не во имя своего Аллаха, а ради меркантильных удовольствий чревоугодия, пьянства и бесконечных сексуальных забав с женщинами. Воистину, это настоящий праведный человек с высокими целями!

И Марк снова залился безудержным смехом, глотая соленые слезы, обильно льющиеся у него из глаз. Внезапно аль-Бакир выхватил из-за пояса нож и быстрыми шагами направился к Марку. С размаху он пнул парня ногой в грудь, опрокинув его на песок, затем прижал сверху коленом и, играя ножом перед его лицом, произнес:

— Сейчас я вытащу из тебя твой страх наружу, и ты у меня по-другому запоешь, кяфир.

— Мне не с чего геройствовать, халиф, — задыхаясь слезами, но при этом выдавливая из себя злобную улыбку, сказал Марк. — Страх? Да я живу в страхе уже много лет, я с ним двигаюсь по жизни рука об руку, да так, что многим и не снилось. Тебе такое точно не снилось. Может ты и видел смерть, больше, чем я, но ты всегда стоял поодаль, наблюдая ее со стороны. Я же ее прочувствовал во всей своей красоте. Тебе Джей не рассказывал мою историю? Я понимаю, она тебя не очень волнует, моя история. Да кто я вообще такой! Глупый кяфир, которого ты просто используешь в своих грязных целях. Но, вот что я тебе скажу, я умирал десятки раз, воскрешаясь столько же раз, чтобы снова умереть медленной мучительной паршивой смертью. Хочешь узнать, каково это? Я расскажу тебе о том, с чем ты, я уверен, никогда не сталкивался.

Халиф хмыкнул, затем встал с Марка, за шиворот поднимая его обратно на колени и закладывая нож в чехол у себя на поясе.

— Интересный ты парень. Ну да ладно, спешить нам некуда, а развлечений у нас здесь не так много, поэтому приступай, а мы послушаем, — халиф сел на небольшой раскладной стул, который взял с собой в машину и отдал приказ на арабском выключить видеокамеру. — Расскажи нам свою историю, я хочу услышать ее от тебя, подробно. От Джея картина получилась достаточно слабой.

Наемник, все это время стоявший неподалеку, подошел ближе и слегка кивнул головой Марку в знак одобрения, подбадривая его. Парень стоял коленями на песке, опустив голову, затем поднял ее и посмотрел на халифа.

— Все свое детство и отрочество я провел в российской полуглухой деревне, — начал свой рассказ юноша. — Моя мать одна растила двух сыновей, меня и моего младшего брата, в достаточно сложных условиях, работая на тяжелой работе, в сельском хозяйстве, больше подходящей для мужчины. Все рассказывать нет смысла, халиф, да и рассказываю тебе я это не для того, чтобы разжалобить тебя. Я уверен, что даже если бы я захотел это сделать, у меня бы ничего не вышло. Я рассказываю тебе это все потому, что ты хочешь осудить меня на смерть из-за страны, где я вырос и гражданином которой являюсь. Вернее ты хочешь осудить меня на смерть из-за тех, кто находится в моей стране у власти, потому как правительство с президентом во главе не являются тождественно равными понятию «страна». Хотя в авторитарных и тоталитарных государствах между этими понятиями ставят знак равенства, не спрашивая мнения народа. Насчет же меня, для тебя, халиф, дело ведь не столько в вере, сколько в моем гражданстве.

Абдуллах аль-Бакир лишь презрительно фыркнул в ответ.

— Но дело в том, — сказал Марк, — что я, как и ты, ненавижу всех этих людей. Они лишь уничтожают нашу страну, неприкрыто и нагло воруя у собственного народа, прикрываясь красивыми лозунгами и ведя политику двойных стандартов в отношении простых граждан и чиновников. Если начнется война, то я и подобные мне, обычные смертные, первыми будем тем «пушечным мясом», которое отправят защищать страну под патриотические возгласы элит, пока они и их дети будут отсиживаться в теплых местах в тылу. В итоге мы будем защищать не страну, а, прежде всего, их деньги. Патриотизм же всегда был лишь удобным инструментом удерживания стада овец и направления их в нужное русло. У этих людей все средства хороши. И я знаю, эта мысль не нова, так было всегда на протяжении всей жизни человечества, но сейчас народ более образован и может трезво оценить всю пропагандистскую работу в его направлении, хотя и остается достаточно большая прослойка глупцов, верящая в лозунги руководителей и патриотизм. Но это люди с взращенным в них десятилетиями пропаганды рабским мышлением, с ними уже мало что можно поделать, чтобы вернуть им критическое мышление.