Тинга - [15]
Сзади что-то зашуршало. Я обернулся и обомлел. С обрыва в меня пялились две раскосые медно-красные рожи. "Началось", - подумал я. Впрочем, необходимо было срочно умыться. Мой наряд был аккуратно заштампован мокрой глиной, и мне, как чуду штукатурных работ, пришлось целиком влезть в воду. Покрякивая и покрикивая, я драил себя, как солдат медный чайник, и замерз окончательно. Пристроившись на солнцепеке, начал выжимать джинсы и рубашку, когда послышался конский топот и над обрывом появилось уже пять красных рож. "Множатся делением", - подытожил я и сделал им ручкой. Их сдуло. "Духи! хихикнуло что-то во мне. - Души азиатов, альфа и омега всех их метаморфоз". Я критически оглядел себя: ни одного сухого местечка, трезв, с копной спутанных волос и эффектной черной бородой, на конце которой завивалось семь ассирийских косичек. От грязи. Водяной хоть куда! Однако пора было подниматься на угор. Куда принес меня ветер странствий, предстояло еще выяснить.
Пять верховых в страхе отпрянули, когда я весь вылез на плоскую сухую равнину. Они нервно кружили метрах в пятидесяти от меня на своих косматых коньках-горбунках. "Не бойтесь, ласточки, я ворон, а не коршун, - невесело усмехнулся я. - Неизвестно еще, кому из нас следует бояться больше. Но вам лучше об этом не знать", - и направился к ним.
Пока их страх был моим щитом. "Эй, парни! - крикнул я. - Где это я нахожусь?" Я выдал интернациональный утренний клич алкаша в надежде, что этот всеземной мужской вопль поможет мне и они узнают во мне своего. Но задумка не сработала, и они только еще дальше отпрыгнули от меня. Недалеко стояло с десяток не то шалашей, не то кибиток. Походило на стойбище индейцев, только у парней не было перьев в волосах. Головы оказались бриты и сверкали на солнце, как маковки наших церквей, - ослепительно. Я направился к строениям. Хотелось узнать, где я нахожусь, и ужасно хотелось есть. Когда я приблизился к первой постройке, из нее с воплем выскочила молодая женщина с ребенком на руках и исчезла в степи. На ее крик из других юрт ( это оказались они) высыпали десятка полтора особ женского пола с горластыми детьми и, вереща на разные лады, скрылись в неизвестном направлении.
Дело принимало нешуточный оборот, но из юрты пахло съедобным, и я нерешительно наклонился и вошел внутрь. В полумраке светилось отверстие в потолке, на кошме лежала скатерть-самобранка, то бишь глиняное блюдо, и в нем аппетитно дымились сочные, жирные куски мяса. Я выбрал кусок побольше с крупной костью. Жуя, вышел из юрты и сел на землю. Медные тазы стояли поодаль и наблюдали за мной. Теперь в руках у них были копья, а у некоторых луки. Все смотрели, как я ем. "Вероятно, водяной в их представлении мяса не ест", - мелькнуло у меня.
Я доел мясо, откинул в сторону кость и огляделся. Что-то свистнуло, и у моей левой ноги в землю впилась стрела. Она дрожала и покачивалась, как дрожит и покачивается стальная полоса, один конец которой зажали в тиски, а по второму ударили молотком. "Ишь оса какая!" - погрозил я ей пальцем и встал. Опять что-то свистнуло, и уже две стрелы впились в землю у моих ног. У них были длинные серые тела из камыша, а на конце толстыми грубыми нитками привязаны пестрые, коричневые с черным ободком, перья, которые шевелились и топорщились под утренним ветерком. Пора было доказывать, что я человек.
- Эй, ребята, да человек я, человек! Мэн, - перешел я почему-то на английский. - Рашен, - постучал себя в грудь, потом подумал и поправился: Да русский я, русский!
Но они никак не реагировали. Я несколько раз медленно повернулся, давая им возможность осмотреть меня. Хвостов и прочих приспособлений я не имел, и дети степей все той же плотной группкой опасливо подъехали ко мне, но не ближе десяти метров. На рывок. Потом группа распалась, и они встали кругом, с любопытством разглядывая мои чресла. "Ну чистые дети", - подумал я и, ударив со звоном себя в грудь, провозгласил: "Семен". Таково было мое имя. Они закружились, зашевелились. "Сэмэн", - выдохнул, как спел, один. Остальные загалдели, закивали на разные лады, повторяя за ним. Я подошел к одному из всадников и погладил курчавую морду его белой лошадки. Лошадь спокойно стояла, не проявляя никакого страха. Всаднику это понравилось. "Сэмэн, - сказал он, - айда". И показал рукой на юрты. Я понял, и мы направились к строениям.
Потом они кормили меня. Женщины, со страхом глядевшие в мою сторону, постепенно привыкли и уже не прятали своих смуглых ребятишек себе под юбки. Мужчины что-то говорили, показывая изредка в сторону реки и называя на свой лад мое имя. Живот мой был набит, и я задремал, тихо сидя в дальнем углу. Никто меня не беспокоил, и мне опять приснилась гроза в степи.
Ревела вода, громыхал гром, я бежал по полю, шарахаясь из стороны в сторону, а в меня били и били молнии и никак не могли попасть. С криком я проснулся. Никого не было. Все разбрелись, занятые своими делами. Голова горела, похоже, я простудился. Этого мне только не хватало! На трясущихся ногах я выбрался на воздух. Степь, залитая солнцем, тихо плыла на легких парусах. На солнце мне стало лучше. Я лег на землю и стал ждать: что будет? Ничего не происходило, и, согревшись, я незаметно уснул. Проснулся от стука копыт. Мимо меня промчался конный, круто осадил и, размахивая коротким шестом, к которому был привязан белый конский хвост, начал что-то кричать. Выбежавшие женщины перепуганной стайкой стояли возле него и молча слушали. Конный взмахнул еще раз палкой, на конце которой я разглядел полумесяц, крутанулся на месте и исчез. Невесть откуда появились мальчишки на неоседланных лошадках. Они привстали на них, закричали и разлетелись во все стороны так же быстро, как расходятся по стеклу трещины, когда по нему несильно ударят тяжелым и острым предметом. Что-то намечалось. Что?
Перед вами — книга, жанр которой поистине не поддается определению. Своеобразная «готическая стилистика» Эдгара По и Эрнста Теодора Амадея Гоффмана, положенная на сюжет, достойный, пожалуй, Стивена Кинга…Перед вами — то ли безукоризненно интеллектуальный детектив, то ли просто блестящая литературная головоломка, под интеллектуальный детектив стилизованная.Перед вами «Закрытая книга» — новый роман Гилберта Адэра…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Валерий МУХАРЬЯМОВ — родился в 1948 году в Москве. Окончил филологический факультет МОПИ. Работает вторым режиссером на киностудии. Живет в Москве. Автор пьесы “Последняя любовь”, поставленной в Монреале. Проза публикуется впервые.
ОСВАЛЬДО СОРИАНО — OSVALDO SORIANO (род. в 1943 г.)Аргентинский писатель, сценарист, журналист. Автор романов «Печальный, одинокий и конченый» («Triste, solitario у final», 1973), «На зимних квартирах» («Cuarteles de inviemo», 1982) опубликованного в «ИЛ» (1985, № 6), и других произведений Роман «Ни горя, ни забвенья…» («No habra mas penas ni olvido») печатается по изданию Editorial Bruguera Argentina SAFIC, Buenos Aires, 1983.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.