Тихий тиран - [32]

12

— Ну, как же так, Тамара Савельевна? — начал Кулагин. — Мне даже неудобно говорить вам подобные вещи. Мы с вами обязаны, дорогая вы моя, понимаете, о б я з а н ы  предвидеть такую ситуацию!

— Оплошала, Сергей Сергеевич, — пробормотала Крупина, — Маркина больна, Карташова в отпуске… Не хватает сестер с опытом. Вот я и назначила эту новенькую.

— Это я уже слышал, — нетерпеливо перебил Кулагин, — нельзя было ее назначать. Она же настолько рассеянна, что иногда ищет свои очки, которые у нее на лбу сидят! Где уж ей проследить! — Он презрительно махнул рукой. — Счастье, что тетя Глаша вошла. Вы представляете, что было бы, если бы девчонка отравилась? Да с нас бы головы поснимали!

— Я учту. — Крупина потопталась на месте. — По-моему, следует отметить санитарку.

— Разумеется, — кивнул головой Кулагин, — пришлите ее, пожалуйста, ко мне.

— Правда, — Крупина замялась, — небольшой конфликт. Санитарка отказалась выполнить распоряжение старшей сестры…

— Это вы о покойнице?.. О той, с обширным инфарктом? — уточнил Кулагин, хмурясь.

— Да.

— Знаю. В общем, пришлите санитарку ко мне.

Только ушла Крупина, без стука ворвалась Богоявленская. Увидев ее, профессор мрачно кивнул на кресло:

— Садитесь, Елена Васильевна.

— Вы прочитали мою записку, профессор? — Елена сразу заметила, что Кулагин чем-то расстроен.

— Да, благодарю.

— Я ждала вас…

— Знаю.

— Что-нибудь случилось? — осторожно поинтересовалась Богоявленская.

— Ничего! — буркнул Кулагин.

В кабинет как-то боком вошла санитарка Глафира Степановна и в нерешительности остановилась на пороге.

— Чего ж ты встала? — строго сказал Кулагин. — Иди, матушка моя, иди, ближе иди! Садись.

— Не барыня, — отозвалась Глафира Степановна, — и здесь постою. Небось знаю, зачем вызвал.

— Очень хорошо, что знаешь, — удовлетворенно покивал Кулагин. — А если ты такая знающая, то скажи, матушка, почему же ты не выполнила указание старшей сестры и не вывезла из палаты покойницу?

— Она померла не в моей палате.

— А если бы в твоей?

Глафира Степановна низко опустила голову, когда же подняла на профессора глаза, в них блестели слезы.

— Не знаю… не знаю, Сергей Сергеевич, что такое творится со мной… Раньше нисколечко не боялась, а теперь боюсь!

И она громко всхлипнула. Кулагин кивнул Богоявленской на графин с водой, а сам подошел к санитарке, обнял ее за худенькие плечики, подвел к стулу, усадил, потом взял из руки Богоявленской стакан воды, протянул ей:

— Выпей, Глафира Степановна, и успокойся.

Санитарка пила воду осторожно, боясь накапать на блестящий паркет. Поставила стакан на журнальный столик и тяжко вздохнула:

— Как вспомню, что она только что живой была, со мной разговаривала, так у меня все из рук валится. Зиночку свою вспомнила.

Она снова всхлипнула и забормотала, уже не стесняясь и не скрывая своих слез:

— Хоть беги… Наверное, старая стала. Ты посуди, Сергей Сергеевич, она за час до смерти опустить письмо в почтовый ящик меня просила…

Кулагин заметил, как бросила взгляд на часы Богоявленская, увидел ее красивое, холодное лицо и внезапно почувствовал острый приступ раздражения.

— Вам что-нибудь нужно, Елена Васильевна?

— Да, нужно… А что? Я мешаю?

Профессор молча разглядывал санитарку. Перед ним сидела рано постаревшая женщина с грубым, морщинистым лицом, и ему вдруг захотелось как-то приласкать ее, сказать что-нибудь нежное, ободряющее.

— Мы с тобой вместе, Степановна, сколько работаем, посчитай-ка?

— Да уж небось годков пятнадцать, Сергей Сергеевич, — ответила санитарка.

— А ты вот раскисла! Не годится так. Трудно, всем трудно… Приходи, жалуйся.

— Что ж я у тебя время отнимать буду? — насупилась Глафира Степановна. — У тебя и без меня забот полон рот, а что виновата, не таюсь. Казни…

— Хорошо, я разберусь с этим случаем. Ты скажи старшей сестре, что был у нас с тобой разговор.

— Скажу, — кивнула Глафира Степановна.

— А вот за Боярышникову большое тебе спасибо. — Кулагин улыбнулся. — Если б не ты…

— А что я? — смутилась санитарка. — Увидела бумажки на тумбочке, вот и подумала, уж не натворила ли чего девка. Жалко-то ее как… Молоденькая, лицом красивая, а надо же…

— Мы тебе премию хотим дать, — сказал Кулагин.

— За что? — удивилась Глафира Степановна.

— За твою внимательность, — ответил Кулагин, испытывая почему-то смущение от вопроса Глафиры Степановны, — тридцать рублей.

— Благодарствую, Сергей Сергеевич. — Санитарка чуть поклонилась. — Так я пойду, что ли?

— Иди, Степановна, иди, — разрешил Кулагин.

Санитарка вышла.

— Ну-с, выкладывайте, милая, что у вас? — рассеянно произнес Сергей Сергеевич, обращаясь к Богоявленской.

— Только не делайте мне одолжения! — вспыхнула та.

Однако профессор словно забыл о ее присутствии. Он сидел в кресле и о чем-то думал, не обратив внимания на ее грубость или просто не услышав ее.

— Что случилось? — спросила Богоявленская. — Вы можете мне сказать, что случилось?

— Могу, разумеется. Я могу вам все сказать. Знаете, почему моя жена просила позвонить?

— Почему? — насторожилась Елена.

— Потому что приезжает мой сын… Мой сын Слава.

— Ну и что? — не поняла волнения профессора Елена. — Радуйтесь!

— Я и радуюсь… Извините, я вам еще не успел доложить, прекрасная Елена, что целых три года мы с сыном не разговаривали и не переписывались.