Тихий тиран - [17]

— Легко сказать! Я самбо не занималась. Вы, может, и скрутите, а мне пропадать… Или — ноги в руки.

Ксения полистала дневник, прочитала:

«…Сегодня была у Портнова. Хворает около трех недель. Злая гипертоническая болезнь. Меня уже не удивляет, что сосудистые нарушения все чаще поражают молодых. Такое впечатление, что ученые всего мира и сами толком не могут определить причины бурного прогрессирования стенокардии и инфаркта. Радиация? Последствия войны? Или — питание? Опять эмпирика. А больным от этого не легче. Теперь очередь Портнова. Неужели я ничего не смогу для него сделать? Человеку — тридцать. Он моложе меня на целых 10 лет. Это ужасно — приходить в дом, где на тебя смотрят почти как на бога, и чувствовать, что ты ничего не можешь…»

«…Отказалась дать Щегловой заключение, что ее мужу рекомендуется консультация в Москве. Три недели назад выписался из хирургической клиники. Универсальное метастазирование рака. Прогноз безнадежный. Посоветовали лечить дома. А чем? Симптоматическими средствами? Наркотиками? Вечером позвонила Валерию, рассказала… Он убежден, что я поступила не гуманно: подумаешь, справка. Написала бы — и дело с концом. Я возразила, что человек приедет с этой справкой в одну из московских клиник. Антигуманно занимать койку неизлечимым больным, лишая места человека, которому еще можно помочь  к л и н и ч е с к и… Кажется, мой гуманист не на шутку рассердился. Он сказал, что рассуждаю, как дилетант, потому что медицина во все времена была наукой далеко не точной, и не исключено, что моему больному могут помочь в столице. Я ему так и не доказала, что в медицине чудес не бывает, а мой пациент — человек обреченный. Впрочем, кто же прав? И вообще, зачем я звоню этому стареющему мотоциклисту? Надо взять себя в руки — пора, давно пора!»

«…Ну и ну. Мне казалось, что эта больная кротка, как голубка. Застала ее дома за стиркой. Спрашиваю, почему сама не пришла на прием в поликлинику, тем более что идти-то всего один квартал? Она стрельнула в меня своими черными глазищами и прошипела: «Врачам зарплату платят, чтобы они обслуживали трудящихся…» Я промолчала. Стоит ли ей объяснять, что вечерами, когда возвращаюсь домой, ноги гудят так, что даже в уши отдает?»

Ксения Андреевна перелистала дневник до конца. Тетрадь была почти исписана. Чистыми оставались лишь несколько страничек.

Она взяла ручку и все-таки написала о Фомине:

«10 августа… Вызвала на прием сына нашей санитарки. Раньше я его никогда не видела. Боже, какой нравственный урод!.. Подумать только, чтобы отстоять жизнь матери, приходится вести войну с ее собственным сыном! Советовалась с адвокатом. Потом поехала на работу к Фомину. Беседовала с главным кадровиком. Сумрачный такой человек. Обещал разобраться. Посмотрим…»

Она отложила ручку, и сейчас же телефонный звонок ворвался в тишину квартиры. Ксения неохотно подняла трубку и услышала голос Валерия Игашова:

— Какое счастье, что я застал тебя дома!

— Что случилось? — встревожилась она.

— Ничего… То есть — случилось… Я люблю тебя! Очень люблю!

— Ну… Приезжай. Мамы нет, уехала к родственникам в деревню…

Уже под утро Валерий, перегнувшись через перила высокого деревянного крыльца, осторожно постучал в окно, у которого всегда спала Ксения.

— Где вы пропадали? — строго спросила она, открыв дверь с такой быстротой, будто еще не ложилась.

— Выполнял свои обязанности. Вот — свежий номер, еще влажный. — Валерий развернул газету.

— Враки. Просто вы катались на лодке с какой-нибудь машинисткой… Или наборщицей.

— Одно не противоречит другому. Вечером я сделал для воскресного номера фотоэтюд «Ночь на реке». Нужна была эффектная блондинка. Взял прямо из машбюро.

— Однако уже светает. — Она откинула мягкую штору.

— Вы так волнуетесь за мою невинность, что я невольно делаю лестные для себя выводы.

— Какие же?

— Что вы в меня влюблены.

— В вас?..

— Угу.

— Смешно!

— Кому как…

— Бросьте говорить глупости. Идите лучше пить чай… С вечера подогреваю. Будто у меня чайная для брошенных мужей.

— Это лишний раз доказывает, что вы в меня влюблены. Давайте в таком случае пить коньяк и разговаривать о смысле жизни…

— Вы просто невыносимы после своих ночных похождений… Я ложусь спать.

— Жаль… Придется пить наедине со своей совестью.

Валерий облокотился на подоконник, посмотрел на темную еще улицу, почему-то вспомнил свои стихи и прочитал их вслух:

Есть маленькие милости судьбы:

Цветущая картошка на балконе,

Поющий кот на крыше у трубы,

Концерт сверчков в асфальте и бетоне.

Теперь стихи показались ему красивыми и чужими.

— Ксения, вы знаете, чьи это стихи?

— Уж не ваши ли?..

— Правильно… А как вы думаете, что я за человек, если судить по стихам?

— По-моему, очень одинокий. Слабый… Кроме того — гуляка, выпивоха и бабник. Ни жены, ни детей. Вот и последствия.

— Тоже правильно. У вас талант следователя… Или психолога.

— Что же вы не пьете свой коньяк?

— Не хочу. Не интересно… Хочется поговорить. Вы еще не уснули окончательно?

— Говорите. Если надоест, усну.

— Я был недавно в Летовском районе… пьяные мужики били у чайной парня… Подойди я минутой позже, неизвестно, что и было бы.