Тихий страж. Бабушкина шкатулка - [22]

– Где же вы живете?

Она даже повернулась, чтобы услышать ответ, и увидела еще не старую женщину с ясно еврейским лицом и слишком большою головою.

– Где же вы живете? – повторила она еще раз.

– Если хотите, нигде.

– Как, нигде? но ведь вы же сказываете, что вы здесь третий день!

– Даже четвертый.

– Почему же вы нигде не устроились?

– Почему? потому что у меня нет денег, т. е., если хотите, деньги у меня есть, и много денег, сто тридцать пять рублей, но я их берегу, потому что, может быть, их придется отдать для дела, а без дела, что же? без дела я не дышу…

– Но разве у вас нет знакомых в городе, у которых вы могли бы остановиться?

– Есть, даже родные, но для дела я не могу там остановиться. Они не должны знать, что я дышу, а потом сразу я явлюсь.

Почему-то Валентине показалось, что она говорит с безумной, но опять она удержалась, желая слышать и, еще больше, самой рассказать какие-то необходимые мелочи, которые в данную минуту казались ей важнее всего, и без которых она не могла бы, по выражению своей собеседницы, «дышать».

– Хорошо еще, что эти дни не холодно, а то у меня пальто легкое, на провинциальный климат.

– А откуда вы приехали?

– Лучше спросите, откуда я не приехала. Где только я ни была! сколько денег истратила! Когда я из Белой Церкви выехала, у меня целых двести рублей было. Сначала как безумная тратила. Подумать: в полгода шестьдесят пять рублей прожила, но теперь наконец нашла.

– Что же вы нашли?

– Мужа нашла.

– Какого мужа?

– Своего мужа.

– Куда же он девался?

– Вот в том-то и вопрос, куда он девался.

– Он пропал или уехал от вас?

– Уехал или пропал, как хотите, говорите. Уехал скорее, потому что куда же пропасть такому большому мужчине? он не наперсток.

– И полгода вы не имели от него сведений?

– Полгода! я дышу, если полгода! Десять лет с полгодом, как нет его.

– Вы говорите, что ваш муж пропал вот уже десять лет? Отчего же вы его раньше не отыскивали?

– Все ждала, что сам вернется; каждый обед лишний прибор ставила, постель на две подушки раскладывала, а потом не выдержала.

– Может быть, ваш муж уже умер или разлюбил вас.

– Как умер, как разлюбил? такой большой, толстый мужчина. Я знаю, что он сделал! – Что же он сделал?

– На другой женился. Разве я умерла, разве это – не нога, это вам не живот? Зачем же на другой жениться?

– И вы такого человека отыскиваете?

– Такого человека! Такого человека поискать – не отыщешь. Белый, как вата, полный, а вы говорите: такого человека!

– Но ведь у вас развод, кажется, дается очень легко; его даже судить не будут.

– Что такое значит «у нас»? что вы хотите – «у нас»?

– Я думала, что вы – еврейка.

– Я – еврейка, только еще отец мой был крещеный, и зовут меня Пелагея Николаевна. И он крестился, как на мне женился. Не крестился бы, наверное, не пропал бы.

– А как зовут вашего мужа?

– Этого я вам не скажу покуда. Когда все дело сделаю, тогда все и узнают.

– Но как же вы нигде не живете? может быть, вы ничего и не едите?

– Нет, я сегодня утром ела в чайной на Пушкинской. Там очень чисто, граммофон даже «хавэ» играет.

– И вы все любите вашего мужа?

– Не дышу, если не люблю! Зачем же я постель на две подушки раскладывала, зачем я в полгода шестьдесят пять рублей прожила, зачем я на Пушкинской кошачью колбасу ем да «хавэ» слушаю? значит – люблю. И какой мужчина, если бы вы видели! Дышать бы перестали!

Валентина вдруг тихо сказала:

– Я вас понимаю, я сама так же люблю.

– А где же вы моего видели?

– Да я не вашего, я своего люблю.

– Толстый, борода большая?

– У него совсем бороды нет, и не очень толстый.

– Это плохо. Но вы еще девушка молодая, вы этого не понимаете.

– Знаете что, Пелагея Николаевна? Так как вам некуда деваться, идемте со мною. У нас места хватит, и вы нас не объедите.

– Вы говорите, у вас гарнированный дом? сколько он в месяц приносит?

– У нас никакого дома нет. Я просто к себе вас зову.

– Сколько вы с меня возьмете?

– Да ничего с вас не возьму!

– Нет, этого не говорите. Теперь ночь, вы говорите: ничего, а утром папа, мама встанут, скажут: «пять рублей в день», потом скажут: «диван сломала».

– У меня папы никакого нет, а мать ничего не скажет. Вы мне просто очень понравились, и я вас приглашаю гостить.

– Что там, понравилась! я – бедная женщина: сердце есть – люблю, две ноги есть – хожу, что тут, понравилась?! А если это серьезное предложение, то я вам буду платить полтинник в неделю.

– Если это вас успокоит, платите.

Во всю дорогу они почему-то не говорили, так что Валентина могла свободно проводить какую-то параллель между своим чувством к Миусову и смешною привязанностью Пелагеи к толстому белому мужчине, который десять лет как пропал.

Анна Ивановна, которой Валентина вкратце рассказала историю приблудной еврейки, поинтересовалась только, есть ли у новой квартирантки паспорт, который последняя и не замедлила вытащить из кармана второй нижней юбки.

Разоблачившись, она оказалась отнюдь не существом, у которого только одно сердце, чтобы любить, и две ноги, чтобы искать бежавшего мужа. Она оказалась полненькой, приятной дамой, похожей не на бесплодную Иезавель, а скорей из породы добродетельных Реввек, к которым так идет носить парик и быть окруженной кучей курчавых ребятишек, которых они народили во славу божию.