Тихий русский - [30]

Бестолковое орудование баграми не помогло подвести катер дажек близкому, обустроенному украинцами плацдарму, с которого ихженушки намеревались яростно атаковать московские универмаги ипродмаги. Пришлось вступать с киевлянами в длительные унизительные переговоры. Поскольку мегафон впопыхах забыли, кормчий орал на всюивановскую, пытаясь втолковать приглашённому дамами на бережоктуповатому дежурному офицеру, чтобы тот срочно связался с муромским понтонным полком.

Мобильников тогда не существовало в природе, а вот рации и телефоны были.Но киевляне не стали засорять эфир «воплями Видоплясова» о помощи, аспустя всего лишь какой-то несчастный битый час (специально, черти, помариновали муромских гордецов на траверзесортира!) подогнали к лежащему в дрейфе катеру рабочуюлошадку – табельный буксировочный катер, в точности такой, на котором чуть ли не до тошноты накатался Геныч во время сумбурной и плохо организованной речной операции «Шлейф».

Отлетавшийся «летучий голландец» взяли на насмешливый украинский буксир, и сдавшийся врагу крылатый «гордый Варяг» со скоростьюпохоронной процессии был препровождён в «порт приписки». Замутившиеводы затона киевские пацаны ещё долго провожали улюлюканьем исвистом понуро, как знаменитая яхта «Беда» капитана Врунгеля,плетущуюся на мягком буксире злосчастную посудину.

Катер на подводных крыльях – не самолет: его заменили более «мгновенно», чем разбившийся неделей ранее истребитель. Ремонтировать двигатель не оправдавшего ожиданий и надежд «водного коня» не стали – следующее же утро окрасило «нежным светом» не только «стены древнего кремля», но ивыехавший на берег трейлер с новеньким катером. Этот экземпляр, фактически однояйцевый брат-близнец вышедшего из строя катера, оказалсяна редкость живучим, так что носы одесситам и киевлянам муромцывсё-таки утерли.

* * *

Новый парк ПМП, новейший самолет, новенький катер на подводныхкрыльях… Не хватало только нового, свежего человека. И он незамедлил появиться в Тушино – мало кем в то время принятый всерьёзда и просто замеченный.

Незадолго до генеральной репетиции парада в расположение муромской понтонной части пожаловала в сопровождении генерала Заболоцкого блистательная Екатерина Фурцева. Министр тогдашней культуры вовсе не была новым для понтонёров и всех остальныхграждан Советского Союза человеком. Политическим «свежачком» оказался представленный Фурцевой густобровый малоземелецЛеонид Брежнев с популярным отчеством Ильич. Отец Генычавпервые увидел будущего председателя Президиума Верховного Совета иГенерального Секретаря ЦК КПСС, получившего шанс распоряжатьсяодной шестой частью мировой суши (ничего себе малоземелец!), в очень близком «прямом эфире» и даже поручкался с ним – типичный «контакт третьего рода». Всем тогдазапомнилась находившаяся на вершине популярности симпатичная культуртрегерша Кэт (не радистка, а бывшая ткачиха), а с Леонидом ибн Ильичом понтонёры «поздоровкались», какс графом из бородатого анекдота – и тут же о нем забыли. А зря - Брежнев продержался у кормила власти столько долгих лет, что к концуправления превратился в Генсека второй, буде не ляпнуть, третьейсвежести.

Под началом Василия Крупникова служил капитан Горшков -коренной москвич. Стоять лагерем в Тушино и не побывать дома – это было бы странно и смешно. Генкин отец относился к интеллигентномукапитану с пониманием, и Горшков не просто единожды побывал вродных пенатах: он там бывал довольно часто.

Рука руку моет – за пьянящий глоток свободы москвич Горшков поработал у Геныча экскурсоводом. Москвичу это было не в тягость. Благодаря капитану Горшкову мальчик значительно расширилсвоё знакомство с необъятной Москвой, которую он сразу полюбил всем сердцем ещё при первом своем следовании транзитом черезстолицу в нежном двухмесячном возрасте.

Геныч посмотрел генеральную репетицию парада: если кто незнает, она всегда отличалась от настоящего толькоотсутствием на трибунах большого количества зрителей. Но зрители всё же были -тех, кому по долгу службы разрешалось находиться при проведении «генералки» вблизи аэродрома, набиралось так много, что у мальчика возникло ощущение присутствия на самом параде. Полностью удовлетворённый и счастливый Геныч освободил спальное место в штабномавтобусе для должного прибыть ему на смену шестилетнего брата.

Отец отвёз Генку на конечную остановку междугородногоавтобуса – кажется, это была Щёлковская. Василий накупил сыну всякой всячины, которую они сложили в коричневый баул,обычно сопровождавший их в славящуюся отменным паром баню прифанерном комбинате. Огромная снизка-связка вкуснейших московскихсушек-баранок (не одесской ли бубличной артели?) в забитый до отказабаульчик не поместилась, и отец ничтоже сумняшеся повесил «ожерельедля своего любимого» на цыплячью шею Геныча. Затем он ввёл его в салон уже заполненного пассажирами автобуса и обратился кмолоденькой кондукторше:

– Присмотрите за мальчиком, он едет до Егорьевска.

Стеснительный Геныч с ванильно-маково-кардамонными веригами натощей шее недовольно мотнул стриженой глупой головой:

– Не надо, я сам доеду!