Тихий переулок - [2]
— Лёша, жди меня! Я скоро приду!
После суда я сидел на Лёшкином крыльце и горько плакал. Мне их было безумно жаль.
Итак, я шёл по своему тихому переулку по теневой стороне и думал, что жизнь, несмотря ни на что, хороша.
Когда я поравнялся с огромным клёном, в лицо мне брызнул свет двух фонарей. Невольно я заслонил лицо. Потом свет сполз пониже. Приглядевшись, я увидел ствол пистолета и часть руки.
— Тихо! — раздалось из темноты. — Раздевайся!
Страх пополз у меня по спине и вцепился в затылок. Я не верю тем, кто говорит, что в подобных ситуациях они не испытывают страха. Они врут. Нормальный человек боится — и это естественно. Если меня просят рассказать про боевые подвиги, мне почему-то всегда вспоминаются два случая, связанные с мокрыми штанами. Первый — когда в меня целился немец, и у него что-то случилось с автоматом; второй — когда бомбили наш аэродром, а мы не успели взлететь.
— Поторапливайся! — послышалось из мрака. Я снял плащ и протянул его в сторону левого фонаря.
— Но-но! — взвизгнул левый. — Без шуток, а то пулю проглотишь!
— Сверни плащ и положи перед собой, — посоветовал правый.
— Пиджак снимать?
— Снимай.
— Штаны?
— Снимай! Только быстро!
— Туфли?
Раздетый до трусов, я не мог оторвать взгляда от пальца на спусковом крючке. Неужели надавит?
— Долго возитесь! — послышалось у меня за спиной. К двум фонарям прибавился третий.
— Вот это номер! — приглушенно воскликнул подошедший. И, пошептав что-то своим собратьям, сказал: — И на старушку бывает прорушка… Пошли.
Они стали удаляться, держа лучи фонарей на моем лице. Потом кто-то тихо свистнул, свет погас — и я погрузился в ослепительную темноту.
— Ф-фу… Кажется, пронесло! — Сделав шаг в сторону моего дома, я споткнулся. Все вещи лежали у меня под ногами. Не раздумывая, сгрёб барахло в охапку и бросился бежать. На крыльце, вместо того чтобы одеться, почему-то расстелил плащ и сел, засунув кисти рук под мышки.
Ай-яй-яй, что делается! В нашем тихом переулке стали грабить!
Я вспомнил, как когда-то голубятник по кличке Козёл избил жену и попал в милицию. Рано утром на крыльце сидел Лёшка со своими разбойничками. Возвращаясь из милиции, Козёл хотел проскочить незамеченным, но его окликнули:
— Коля! Ты откуда так рано?
— От лягавых он, падла! — тихо сказал Козырь.
— Это правда, Коля?
Козёл стоял, опустив голову, его била крупная дрожь.
— Ты посмотри на этого Козла, Петя, — обратился ко мне Лёшка. — Он испоганил наше место, где мы отдыхаем после работы. Нашу тихую обитель.
— О Господи, грехи наши тяжкие… — вздохнули близнецы.
Циркач тут же прочитал стихи собственного сочинения:
Козёл рухнул на колени.
— Лёша, прости ты меня, старого дурака! Не губи! Не надо, Лёша!
— Смерти боится, сука!
— Правда, Коля? Боишься? Напрасно! Это ж один миг. Раз — и ваших нет.
Я стоял бледный и тоже дрожал. Лёшка посмотрел на меня и улыбнулся, давая понять, что всё это шутка.
— Судить тебя будем, Козёл. Судом скорым, но правым. Судьёй будет Петя. — Лёшка усадил меня в центр крыльца. — Как скажешь — так и будет.
Я строго, как и положено, сказал:
— Подсудимый Козёл, подойди ко мне. Тебе даётся последнее слово. Говори.
Козёл подполз к крыльцу.
— Петя, прости! Ведь они меня пришьют! Петя, я тебе чубарого подарю с голубкой!
— Взятку хочешь дать, падаль? — захохотал Циркач. — Сейчас из Козла барана будем делать. Давай приговор, Петя! Смерть или живот?
Я подумал и сказал:
— Живот!
— Так тому и быть, — помрачнев, сказал Лёшка. — Иди и имей в виду: следующий раз тебя будут судить Проня и Филя. Их никто не жалел, и тебя они не пожалеют.
— О Господи, грехи наши тяжкие…
— Ладно. Иди. Хотя нет, лучше ползи…
И он пополз. Я сказал как можно строже:
— В приговоре не сказано «ползти», пусть идёт.
— Ты всё понял, Козёл?
— Всё, Лёшенька!
— Брысь!
И Козёл припустился бежать так, что пыль поднялась за ним столбом.
Вот такие порядки были раньше, а теперь я сидел на собственном крыльце в трусах и майке.
Долго не мог уснуть, а когда погрузился в забытьё, на меня навалились кошмары. За мной гнались люди в масках, с фонарями и пистолетами. Мы неслись по нашему переулку, и я слышал их громкое дыхание за моей спиной. Добежав до своего дома, стал барабанить в дверь. Никто не открывал. Я оглянулся. За моей спиной стояла Зина-Трёшка и улыбалась.
— Ты не в ту сторону толкаешь! — Зина поцеловала меня в губы, и мы оказались в длинном коридоре. Зина бежала чуть впереди, держа меня за руку.
— Где ребята? — спросил я.
— Кто?
— Лёшка.
— Там.
— А Циркач?
— Тоже там.
— А ты?
— И я там. И ты будешь там, только не сразу. Ты ещё потянешь…
Коридор кончился.
— Это здесь, — сказала Зина и исчезла. Сверху раздался её голос: — А я знала, что ты меня любил!
— Любил! Я и сейчас!.. — закричал я и оказался в круглой комнате. Свет ударил со всех сторон, и я начал крутиться. Крутился до тех пор, пока не проснулся. Через моё окно яркое солнце светило мне прямо в глаза, напоминая о том, что наступает новый день.
Я свесил ноги с кровати и задумался. Странный сон… Постой! А что было вчера ночью? Раздеть раздели, а взять ничего не взяли. Вероятно, третий меня узнал. Значит, кто-то знакомый. Забавно! Кто бы это мог быть?
И весёлое ж место — Берендеево царство! Стоял тут славный град Сволочь на реке Сволочь, в просторечии — Сволочь-на-Сволочи, на который, сказывают, в оны годы свалилось красно солнышко, а уж всех ли непотребных сволочан оно спалило, то неведомо… Плывут тут ладьи из варяг в греки да из грек в варяги по речке Вытекла… Сияет тут красой молодецкой ясный сокол Докука, и по любви сердечной готова за ним хоть в Явь, хоть в Навь ягодка спелая — боярышня Шалава Непутятична…Одна беда: солнышко светлое, катавшееся по небу справно и в срок, вдруг ни с того ни с сего осерчало на берендеев — и вставать изволит не вспозаранку, и греть-то абы как.
Увидите этого старичка, ни в коем случае к нему не подсаживайтесь. И уж тем более не вздумайте жаловаться ему на свои житейские горести. Выслушает, посочувствует и так поможет, что мало не покажется. От автора: Был у меня друг Петя. Совершенно феерический человек: озорник, мистификатор, временами просто хулиган. Жить без него так тоскливо, что время от времени я сочиняю рассказы про Петю. Истории, разумеется, вымышленные, но характер, поверьте, подлинный.
«Оставь надежду, всяк сюда входящий!»Эти вселяющие ужас слова на вратах Ада — первое, что суждено увидеть душам грешников на том свете. Потом суровый перевозчик Харон загонит души в ладью и доставит на тот берег реки мертвых. Там, за Ахероном, вечный мрак, оттуда нет возврата… И тем не менее, герой повести Евгения Лукина ухитряется совершить побег из Ада и прожить еще одну короткую, полную опасностей жизнь.Награды и премии:Интерпресскон, 1996 — Средняя форма (повесть);Бронзовая Улитка, 1996 — Средняя форма.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В результате разнообразной деятельности человека одной из планет наступает век костяной и каменный. Люди кочуют небольшими семействами, а человек, взявший в руки металл, подлежит изгнанию. Любой движущийся металлический объект подлежит немедленному уничтожению. Металл на планете развивается по изящному замкнутому циклу, он сам себе цех и сам себе владыка...
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.