Тихий берег Лебяжьего, или Приключения загольного бека - [8]

Все мамы согласились.

Стражники

Очень рано Муська заскулила на своей кровати:

— Я не хочу просыпаться… Я не хочу наказываться… Зачем мы пили сливки? Будут наказывать… опять…

И конечно, захныкала. Такая плакса!

Я тоже страшно не хотел наказываться, но все равно надо было вставать, и хотелось завтракать. Знал, что мама объявит наказание после завтрака, будет говорить строгим голосом и Кира припрется из кухни, примется поучать и повторять свое дурацкое «кров с попки».

Я вскочил, выбежал на крыльцо, постучал погромче хвостиком умывальника, чтобы слышала Кира и не наябедничала: «Как он моется — нос смочит, и все». Вымылся не очень хорошо и решил на этот раз не чистить зубы — и без них тошно, — смочил щетку, тоже чтобы Кира не нашпионила. Тут пришел сверху Юрка и спросил:

— Ну?

Я ответил, что еще ничего не знаю, и мы вместе пошли в столовую. На столе все было приготовлено. Мамы и Киры не было. Юрка от удивления свистнул. Мы поскорее все съели, Муськи не дождались и вылетели на улицу. Алешка и Ванька Моряк нас ждали.

У кухонного крыльца Большого дома собралась масса людей и все наши мамы. Неподалеку от крыльца к столбам беседки были привязаны три верховые лошади. Очень высокая гнедая и две поменьше чалые, все страшно тощие. На песчаной, чисто подметенной дорожке, откуда бабушка даже кур гонит, черные дырки от подков и кучи конского навоза. Мы с Юркой подошли поближе. На боку у гнедой знаки — подкова и восьмерка. Нам захотелось посмотреть, какие знаки у чалых, но не вышло: гнедой заметил нас, прижал уши и оскалил зубы.

Взрослые, задрав головы, смотрели на крышу, и мы, конечно, стали смотреть. Там ничего не было видно довольно долго, потом из слухового окна показались два черных сапога со шпорами, стали болтаться в воздухе и удлиняться в грязноватые штаны с красными лампасами. На крышу с трудом выполз солдат в белой гимнастерке с погонами и в фуражке без козырька. За ним, также вперед ногами, выполз второй. У обоих револьверные кобуры и от них на шею красные шнуры.

Все взрослые зашелестели:

— Стражники! Стражники! Ищут! Что ищут?

Стражники гремели сапожищами по крыше, как слоны. Мы, все ребята, залезли в толпу послушать, что говорят. Я подкрался к своей маме. Открыто подойти нельзя, сразу: «Идите играйте, нечего вам тут делать».

Рядом с нашей мамой стояла Гали-Нинина, сказала:

— Маруся! Хорошо, что Петя и Коля уехали.

Наша мама замотала головой и приложила палец к губам.

— Надо уметь приятелей подбирать, — проквохтала Сережкина мама, — а не бог знает кого.

Самый громкий голос у Киры, прямо гремит, всем объясняет, всем рассказывает:

— Воспитание называется. С малолетства надо начинать, не теперь, когда у Николая Васильевича лысина считай во всю голову. Я свою Надьку так… Раз мне не сказала, в дождь новы баретки обула, взад-назад в лавку бегала, ботинки аредом пошли. Плачет не плачет — кров с попки.

— Заберут, обязательно заберут, — сказал мужской голос.

— Кого заберут?

— Найдут.

— Изгваздают они там белые рубашки, — хихикнула старушка, — сойдут с чердака, как черти из трубы.

— Чтоб они с крыши свалились, фараоны проклятые, — всхлипнула Анна-прачка и закрыла рот платком.

Стражники спустились вниз и ходили вокруг дома, что-то искали в траве.

Юрка куда-то пропал, а мы втроем ушли в дальние сиреневые кусты. Там у девчонок кукольный дом — столик и чурбанчики — стулья. Мы расселись, стали думать, что получается.

— Ты знаешь, про кого она «приятелей подбирать». Я-то знаю! — заявил Ванька Моряк.

— Про Кота и Антона. Помнишь, знакомые дяди Пети, студенты?

Я вспомнил. Еще когда сирень цвела, приезжали из города и неделю жили в Большом доме два студента в мундирах. Кот — широкоплечий, тонконогий и черный. Антон весь толстый, белесый, и ресницы белые.

Они все время о чем-то спорили и во время обеда. Даже когда приходили из Лоцманского учительница Катя и очень красивая, похожая на цыганку, с большими висюльками в ушах, Груня. Переставали спорить, только когда надо было петь. Играли на гитарах, Катя и Кот пели. После играли на поле возле дома в золотые ворота и в лес ходили. Нас с собой не брали, отгоняли даже Юрку и Альку. Я вспомнил и спросил:

— Сережкина мама сказала: «Подбирать не бог знает кого», значит, плохих. Почему Кот и Антон плохие?

— Ребята! Может быть, знаю, — таинственным голосом сказал Алешка Артист. — Я слышал, как Гали-Нинина мама говорила вашей маме, что Антон и Кот под надзором полиции и это может скомпо… скомпро… в общем, как-то сментировать Петю, значит, дядьку Петю. Может быть, это нехорошо?

Мы тоже не знали.

Мы решили посмотреть, что делает бабушка. Подкрались под сиренью к кухонным окнам и встали на карнизик. Алешке хорошо: он высокий. Меня подсадил Ванька, я вцепился пальцами в подоконник, подтянулся и для ноги нашел упор — большой гвоздь.

В кухне за столом сидели бабушка и урядник. У плиты что-то делали тетя Зина и Анна-прачка! На столе — бутылка, огурцы, стакан, хлеб, ветчина. Бабушка в двухэтажном лиловом платье с буфами. Это плечи такие, как подушки. На голове у бабушки круглый платок из белых кружев. Все знают, что она прячет лысину, а она говорит, что носит наколку потому, что не успевает причесываться, говорит: «Все дела, дела и никто по-настоящему мне не помогает».