Тихий берег Лебяжьего, или Приключения загольного бека - [37]
Над бортом лайбы, в свете фонаря появился еще один человек. Я сразу узнал белокурого мужчину с «Синего волка». Он сказал Рыбаленции «терве», помахал рукой и пропал. Наш парень улыбнулся, сказал по-русски: «До свидания» и втащил за собой трап. Мы отвалили от лайбы. Из дырки в мешке вывалилось несколько квадратиков бумаги. Рыбаленция порылся здоровой рукой в кармане, нашел шкертик, показал на дырку в мешке:
— Жавяжи!
Я собрал листочки, совсем такие, как те, из которых мы на чердаке делали голубей, затискал их в дыру, натянул мешковину и завязал. Вдвоем — Рыбаленция помогал здоровой рукой — мы запихнули мешки в форпик.
К нашему приходу костер разгорелся. Рыбаленция притащил из шлюпки пук соломы и плащ, расстелил у огня, завернул часть плаща валиком, вроде подушки, показал на нее.
— Полежи, отдохни, рано еще. Пошпи, пошпи.
Я с удовольствием лег, сразу пригрелся и уснул. Появился конный стражник, пел на финском языке и целился в меня из карабина. Я хотел убежать — ноги не шевелились. Понял, что сплю, хотел проснуться, мучился и не мог. Голос дяди Вани проворчал над ухом:
— Не кричи, шпи, шпи шпокойно.
И я уснул. Урядник приехал на лодке, плакал, торопливо греб шашкой и никак не мог подойти к берегу, если удавалось, его отпихивали двое борковских. Юрка бил и бил вместо мяча кочном капусты, без бутс, босой и после каждого удара вскрикивал и хватался за ногу. Потом пришли Катя-учительница и лоцманский ученик. Катя спросила: «Привезли? Здесь?» Я не знал, про что она спрашивает, зашевелился. Рыбаленция сказал: «Шпи, шпи» и за меня ответил Кате: «Ждесь, ждесь — в шлюпке». Лоцманский ученик пророкотил басом: «Спасибо, сейчас возьмем. До свидания!»
Катя пропала. Закричала Кира, что я пролил какао на новую скатерть и как теперь детей воспитывают… и про Надьку. Потом я ловил рыбу. Поплавки так и уходили, так и тонули в зеленой воде, а у меня сил не было подсечь: потянусь, рука гнется как тряпочная.
— Вштавай! Вштавай! Шолнче шкоро. — Рыбаленция тихонько тряс меня за плечо.
Я открыл глаза. Было совсем светло. Ночь ушла. Мне было тепло: грели костер и наброшенная на плечи куртка дядя Вани. Он сидел рядом, покуривал трубочку, добрый, даже веселый. Небольшой прибой гонял взад-вперед лепешки тины. Чайки одна за другой медленно тянули вдоль берега, высматривая снулую рыбешку. Лайбы нигде на было. Мы пошли к шлюпке. Она стояла на том же месте, наполовину вытащенная на песок. Мешков в форпике не было.
Я греб в охотку, прошли камыши старой гавани, поравнялись с лоцманской пристанью. Дядя Ваня предложил: «Пошабашь, отдохни». Шлюпку почти не качало. Я спросил:
— Дядя Ваня, мне во сне показалось, что приходила Катя-учительница и этот… из Лоцманского, басистый…
Рыбаленция внимательно смотрел мимо меня в море и молчал. Я понял, что загольный бек не должен задавать вопросов капитану.
Ленинград 1970-1975-1980
