Тихая разведка - [199]

— Слаб солдат, слаб, — произнес Черемушкин, придерживая немецкого радиста, без стука опустившегося на пол.

Рация продолжала тихо и монотонно попискивать, вызывая у разведчиков одинаковое неодолимое желание воспользоваться ею и выйти в эфир: судьба выдавала им непросроченный вексель заявить своим о себе, может быть, последний раз в жизни.

— Согласен командир, не спрашивай, — подталкивая Черемушкина к радиостанции, заявил Сабуров.

Быстро определившись, найдя нужный ему диапазон радиоволны, экспромтом, без подготовки, на память, Черемушкин коснулся пальцами радиоключа:

— «Беркут»! «Беркут»! Я — «Пегас»! Я — «Пегас»! Как поняли? «Беркут»! Я — «Пегас»! Отвечайте!.. «Беркут»! Я — «Пегас»! Радирую с хутора Святой Симеон, что рядом с урочищем Желтый Пес… В моем распоряжении две-три минуты. Отсутствием большой «коробочки» остался сержантом Сабуровым. Настаиваю допросе Вейса по системе управления минными полями, сконцентрированной в лисьих немецкой дивизии норах, Стрекалино в полосе обороны «Феникса». Надежда встречи частями нашей армии нулевая. Связь заканчиваю… Черемушкин.

«Пегас»! «Пегас»!.. Я — «Беркут»! Вас понял отлично. Ждали нетерпением, беспокойством вашего радио… Приказ затаиться и ждать. Повторяю, приказ комфронта — затаиться и ждать частей советской армии. Я — «Беркут»! Связь прекращаю. Привет Валентинова и Чавчавадзе…

С глубоким сожалением Черемушкин прикладом автомата ударил по лицевой части радиостанции, разрывая живую ниточку, связывающую с родной армией, словно разбивая бьющееся сердце разведгруппы, частицу души самой Ковровой, ушедшей ради нее, этой пульсирующей нитки жизни и пропавшей без вести.

Разведчики шагнули к выходу во внутренний двор, когда Сабуров вдруг заметил рядом со столом, на котором стояла разбитая радиостанция, трость — изящную, черного дерева, с удобной рукояткой. Впереди, на выступе, гнездился крошечный бронзовый орел, взмахнувший крыльями для взлета. Трость по всей длине была затейливо инкрустирована серебряными пластинками с вязью монограммы. Для интереса он взял ее в руки, повернул рукоять вправо. Послышался щелчок: рукоять с узким, остро отточенным клинком на размер финского ножа, осталась у него в правой руке, ножны же — в левой, хороший подарок для командира, — решил Глеб и вышел вслед за Черемушкиным.

— Возьми, командир, — протягивая капитану трость, сказал разведчик, — на память от Глеба Сабурова.

Черемушкин взял трость и хотел было рассмотреть ее, как Сабуров тут же толкнул его под руку, прошептав тревожно:

— Невероятно! Мы же совсем забыли про жилой флигель справа…..

От дверей флигеля отделился немецкий офицер и направился к калитке. Из того же помещения появился второй, и, отойдя к машинам, стал мочиться.

Прежде чем разведчики вышли из сеней жилого дома, за воротами раздался истошный крик: обнаружив мертвого часового под скамейкой, офицер, вышедший из флигеля первым, поднял тревогу криком и стрельбой короткими очередями из автомата. Второй же, среагировал на тревогу броском к флигелю, скорее всего, за подмогой и оружием.

— Давай! Расправляйся с жильцами дома, пока немцы не устроили тараканьи бега. Упустим — не справимся и пропадем. Я к воротам: заткну глотку ретивому доке. Как раз вовремя, он не сразу разберется, кто и что к чему…

В этот момент оба услышали пока еще далекий, но неуклонно приближающийся шум автомобильных моторов.

Черемушкин метнулся к воротам. Сабуров уложил ствол пулемета «МГ» на радиатор «фиата». Оттянул затвор. В двухкоробчатом магазине было нерастраченных шестьдесят патронов. Из дверей флигеля ватагой вышли пятеро. Глеб нажал на гашетку. Прошла длинная, патронов на двадцать очередь.

Сквозь щели в заборе стал пробиваться свет автомобильных фар. Пятясь, Сабуров поспешно стал отходить к воротам.

— За мной! Уносим ноги! — возбужденно, громче чем требовалось, предупредил товарища Черемушкин.

Они вновь не вошли, а вбежали в дом, в котором уже были, достигли крайней от радиста комнаты, и Черемушкин ударом ноги вышиб одинарную раму окна, выходящего в противоположную от входа во двор сторону леса.

Они буквально вывалились из помещения в густой травяной покров. И стали удаляться в лес. Внезапно их словно резанули тупым ножом по живому сзади. Из покинутого ими проема окна раздалась длинная, на весь магазин, автоматная очередь. Черемушкин, уловив миг, среагировал на нее мгновенной ответной очередью. Ломкая тишина позволила услышать, что там что-то тяжелое шмякнулось о землю.

Вначале казалось, что все сошло им с рук и никому дальше из них ничего не угрожает, потому уверенно продолжали путь к лужайке у лесной дороги Стрекалино — Станичка, месту вчерашнего ожидания Ковровой. Затем сержант Сабуров чаще и чаще стал отставать и, наконец, попросил Черемушкина не спешить. И все же не выдержал, морщась, со стоном опустился на землю.

— Не суди меня сурово, командир, — тяжело, запаленно дыша, виновато произнес он. — Думал хотя и разрывной задело, но ранение плевое, касательное. А оно, видишь, как обернулось?.. Не жилец я, товарищ капитан. То жарко, как у плавильной печки, то холод адский, будто голышом на льду в мороз лежу…