Тихая гавань - [6]

Тетя Дана странная. И ведет себя странно. Все обещает приехать, а не едет. Говорит, что готовится к выставке, что ей надо дописать еще пару картин. Совершенно этого не понимаю.

Мы должны жить с ней, а не с бабушкой.

Куинн облизнула кончик фломастера и открыла чистую страницу. Слова полились сами собой.

Ненавижу этот мир! Ненавижу бабушку, Элли, тетю Дану и маму! Одна поучает, другая ноет, третьей на все плевать, а мама вообще умерла. Бабушка все пристает ко мне, чтобы я вела себя хорошо. Элли — плакса, вечно волнуется, что да как будет. Тетя Дана решила увезти нас с Элли к себе во Францию, а мама прочла мой дневник, ужаснулась тому, какой я стала, а потом умерла. Угораздило же меня родиться в такой семейке! Во Францию не поеду ни за что. Пусть что хотят, то и делают.

Куинн написала это, и на душе стало полегче. Ярко светило солнце, на горизонте покачивались крохотные суденышки. Белые паруса, голубое небо. Куинн сунула руку в карман, вытащила подарок и, как всегда, положила его под валун со стороны моря.

Пора было прятать дневник и возвращаться домой.

Обе девочки как сквозь землю провалились. Дана решила сходить в гараж — он стоял у подножия холма, рядом с дорогой. С трудом открыв тяжелую дверь, она шагнула внутрь. В гараже пахло затхлостью и плесенью, по стенам вился плющ, пробившийся сквозь бетонный пол.

На ржавом прицепе лежала старая парусная шлюпка, краска на ней совсем облупилась. Места она занимала много, поэтому в нее сваливали что попало: грабли, лопаты, корзину для ловли крабов, удочки.

Дана с Лили на этой лодке учились ходить под парусом. Дана провела рукой по деревянному корпусу, вспомнила, как они с Лили приставали к отцу, уговаривая его отдать шлюпку им. Отец сказал, что они должны сами заработать деньги и выкупить у него лодку. Ладонь Даны коснулась кормы, и она, тяжело вздохнув, заставила себя взглянуть на транец, где было написано — «Русалка».

Пальцы ощупали буквы. Они с Лили долго и старательно вырезали трафарет, а потом Лили закрасила прорези белой краской. Они нарисовали полногрудую русалку с двумя хвостами, потому что им порой казалось, будто тело у них одно на двоих.

— Вот ты где, — сказала мать Даны, стоявшая, опершись на палку, у двери. — Я хотела поговорить с тобой, пока девчонки не вернулись. Ты когда собираешься уезжать?

— Мам, я же тебе говорила, в четверг.

— Мое мнение тебе известно.

— Да. Ты хочешь, чтобы я переехала сюда, а ты бы вернулась к себе в городскую квартиру. Но я так поступить не могу. В Онфлёре у меня мастерская. У меня сейчас два заказа в работе. Девочкам во Франции наверняка понравится. И язык они выучат мгновенно.

— Детка моя, это же твой родной дом.

— Знаю, — ответила Дана, краем глаза взглянув на шлюпку. — Мама, а почему она стоит в гараже? Почему девочки ею не пользуются?

— Они больше не хотят ходить в море.

— Грустно смотреть, как она здесь гниет. А Лили на ней часто ходила?

— Раньше — да. Учила на ней девочек. Но в прошлом году уже ею не пользовалась. Майк купил новую, большую, и Лили часто ходила в море с ним. Да и дома работы прибавилось, ей приходилось всем заниматься.

— Работы прибавилось…

— Когда я сломала ногу, — сказала Марта Андерхилл, внимательно вглядываясь в лицо Даны. — И дом, и сад — одной трудно справиться. Вот тогда я и решила оставить дом Лили, Майку и девочкам. Правда, немного беспокоилась, не обидишься ли ты.

— С какой стати, — сказала Дана, но вдруг поняла, что в глубине души она все же обиделась.

— Я знаю, как ты любишь девочек, — с чувством произнесла Марта. — Им столько пришлось пережить. Дана, боже мой, что ты задумала? Забрать их из родного дома, именно сейчас… Как тебе такое в голову пришло? Ты же училась живописи здесь, в Хаббардз-Пойнте. Не понимаю, почему ты не можешь писать дома.

— Думаешь, все дело в живописи? — спросила Дана, почувствовав, как кровь отливает от лица.

— В живописи и в Джонатане.

— Джонатан тут ни при чем, — сказала Дана через силу. — С ним все кончено.

— Значит, остается живопись.

Марта оставила новость о разрыве с Джонатаном без комментариев. Она приблизительно этого и ожидала. Все романы Даны были недолгими, и родственники уже устали надеяться, что она наконец на ком-нибудь остановит свой выбор. Они понимали, что для Даны самое главное в жизни — творчество.

— Можно и здесь построить мастерскую или переоборудовать гараж. Можно прорубить окно в крыше.

У Даны перехватило дыхание. Неужели мама не заметила, что даже в галерее Дана не могла заставить себя взглянуть на собственные картины? Они ее только раздражали. Все думали, что это ее последние работы, а на самом деле она достала из кладовки то, что было, так как нового ничего не написала. После смерти Лили Дана не могла заставить себя подойти к мольберту.

— Не в помещении дело, — сказала она.

— Значит, в твоей натурщице. Честно признаться, я так и не поняла, зачем она тебе. Мне Лили рассказывала, что ты наняла какую-то азиатскую девушку…

— Моник… — машинально сказала Дана. — Она вьетнамка.

У Даны плохо получались фигуры. И, решив писать русалок, она попросила девушку ей попозировать. Моник, изящная и миниатюрная, была идеальной моделью.