Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова - [20]

Однако Вячеслав Иванович ошибся. Когда за шлейфом пыли остался крайний дом и утрамбованная дорога нырнула в лесок, мужики вдруг притихли, все как один повернулись влево и кто-то из них произнес негромко:

— Такого парня… Поймать бы и за яйца на этом же кедре повесить.

— Ну да, скажешь тоже — на кедре… — отозвался прокуренный басок. — Дерево из-за такой погани портить. Кол — в жопу, и в чистом поле на обозрение выставить.

— Дай-то бог поймать его сначала, — встрял в разговор столь же прокуренный баритон. — Говорят, будто Серегу из-за тигра того подстерегли. Будто бы зверюгу этого олигарх какой-то заказал, чтобы потом президенту всучить, а тут как раз Серега с тем москвичом в это дело впутались, вот их и порешили, чтобы всякой разной болтовни да лишних разговоров не было.

А кондукторша добавила:

— Жалко, конечно, Серегу, да и Маринку его жалко. Она аж черная с лица стала.

Вячеслав Иванович прислушивался к неторопливой переброске короткими фразами и не мог поверить своим ушам.

Эти мужики свято верили в версию, которую выдвинул Турецкий и от которой, как черт от ладана, открещивалась стожаровская прокуратура.

— А что Кургузый? — спросил кто-то из мужиков, имея в виду Семена Кургузова, бывшего соперника Сергея Шаманина, пообещавшего прилюдно «снести» ему голову.

— В бегах, паскуда, спасается. Говорят, будто уже розыск на него объявлен. Да что-то не верится, чтобы он мог подобное натворить.

— А если действительно этот придурок на Сере-гу руку поднял? — внесла свою лепту кондукторша. — Я сама несколько раз слышала, как этот идиот грозился по пьяни в порошок его растереть и по Амуру пустить.

— То-то и оно, что по пьяни, — счел нужным внести свои коррективы обладатель прокуренного баса. — Я тоже обещался по пьяни своей пиле гроб дубовый сколотить, чтобы не смогла из-под земли выбраться, а на деле…

И он хихикнул негромко, добавив при этом:

— Вот, трезвый и неопохмеленный, всю до копеечки зарплату домой везу.

В гостиницу Грязнов вернулся поздно вечером. Поездка на место преступления, разговоры и беседы посторонних яснее ясного указывали на то, что убийца, стрелявший в Шаманина, ошибиться не мог. Над Стожарами в тот вечер висела нарастающая, почти полная луна и, будто громадным, с желтоватой подсветкой фонарем, высвечивала и кедровник, и дорогу. Выходит, преступник собирался стрелять именно в него, в Сергея Шаманина, прекрасно зная о том, что тот находится в гостинице и не уехал последним автобусом.

Но кто, кто мог стрелять в парашютиста, если за своих земляков практически поручился летнаб Прошляков, и разваливается версия относительно слухов об униженно-оскорбленном женихе Марины Шаманиной?

И еще один вопрос не давал покоя Грязнову.

Кто мог знать о том, что Шаманин навестил в этот вечер Кричевского? Буфетчица? Дежурная? Или, может, администратор?

Мотченко пообещал провести по всем трем самую тщательную проверку, однако на это потребуется время.

Не мог заснуть в эту ночь и летнаб Прошляков. Он и до ста считал, и пару таблеток элениума принял, и закрывал глаза — и вот он, будто живой Серега Шаманин.

«Неужто прав этот столичный дока и именно последний пожар, а не пьяная месть Кургузого, причина убийства Шаманина?» — изводил себя летнаб и в который уже раз пытался восстановить в памяти тот день, когда прилетел на пожарище в Дальнее урочище, чтобы забрать оттуда людей.

Выслушав сообщение Сергея о случившемся, он задал вопрос, который задавал ему десятки, если не сотни раз: «С чего начался пожар? Сухая молния? Незатушенный костерок у подножья сопки? Или все-таки умышленный поджог?»

Припоминая этот момент, Прошляков вдруг почувствовал какую-то неискренность в ответе Шаманина. Ну да, конечно, припоминал Прошляков, Сергей как-то неестественно передернул плечами, вроде бы откашлялся и только после этого сказал виновато: «Не знаю… пока».

Да, он так и сказал: «Пока». А ощущение было такое, словно тот знал что-то большее, но не хотел говорить. И все это, вместе взятое, не походило на того Шаманина, которого знал он, летнаб Прошляков.

«Выходит, Сергею было что-то известно относительно пожара, но он хотел до поры до времени скрыть? — подвел итог своим размышлениям Прошляков. И сам себе ответил: — Выходит, что так. И в этот же день его и Кричевского подкараулили в кедровнике…»

Стараясь не разбудить жену, он поднялся с кровати, босиком прошлепал на кухню, где у них стоял телефон, снял трубку:

— Гостиница? Это Прошляков говорит. Да, Дмитрий Владимирович. Там у вас Грязнов остановился, будьте любезны, передайте ему, чтобы перезвонил мне. Домой. Телефон он знает.

Глава 7

Над головой звенел комар. Грязнов отмахнулся было рукой, но, поняв, что этот занудливый кровопийца, к которым он так и не смог привыкнуть за время своей работы в Пятигорье, все равно не оставит его в покое, открыл глаза. За окном наполнялось радужным солнцем августовское воскресное утро. Можно было бы и поспать подольше — воскресенье оно и в Африке воскресенье, однако в нем уже окончательно проснулись забытые, казалось, инстинкты старшего оперуполномоченного по особо важным делам Московского уголовного розыска, и теперь он уже не сомневался, что пока не раскрутит стожаровский клубок с тигром для президента, он уже и спать спокойно не сможет, да и мозги будут работать в единственно нужном направлении. А мозгами пораскинуть было над чем.