Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова - [19]

Видимо, раздумывая над поставленным в лоб вопросом и не очень-то поспешая с ответом, летнаб развернул полотенце, вопросительно посмотрел на Грязнова:

— Вам покрепче? Сердечко, случаем, не пошаливает?

— Слава богу, не жалуюсь пока что.

— В таком случае, как себе.

На правах хозяина Прошляков налил в стакан гостя душистой заварки, приправленной какими-то травами, пододвинул поближе пачку с рафинадом, долил в стаканы кипятка из пузатого чайника и только после этого произнес, сморщившись, словно от зубной боли:

— Сам над этим голову ломаю.

— И что?

Прошляков вздохнул и, будто каясь в своей немощности перед гостем, развел руками:

— Убей бог — ума не приложу.

— Но, может, хоть предположение какое есть? Ведь не могли же просто так, забавы ради, подстеречь человека, а потом добить его выстрелом в затылок.

О версии, на которой настаивал Турецкий, Грязнов пока решил не говорить.

— Не могли, — согласился летнаб и замолчал, Обхватив подстаканник руками, словно ему холодно было в этом доме.

Грязнов ждал, отпивая глоток за глотком какой-то удивительно вкусный чай на травах и в то же время думая о том, что надо будет записать всенепременно рецепт этой заварки. Выпил стакан с кусочком рафинада, к которому он также пристрастился в тайге, и никакого тебе бутерброда не надо.

— Пожалуй, в этом вы правы, — негромко произнес Прошляков, — так вот запросто не могли. Однако и сказать вам что-либо толковое не могу. Я уж и сам перебрал в уме всех, кого можно, но… — И он развел руками. — Ни-ко-го! Понимаете, никого не могу хоть чем-то выделить. И в то же время…

Внимательно наблюдавший за летнабом Грязнов тут же спросил, уловив заминку:

— Что — в то же время?

Покосившись глазами на гостя, Прошляков хрумкнул кусочком сахара, отхлебнул глоток чая.

— Понимаете, не очень-то удобным человеком был Сергей.

— Это как? — не понял Грязнов.

— Да как бы вам объяснить?.. По мнению некоторых, он был «слишком правильным и принципиальным», чтобы устраивать всех и каждого в поселке.

— Ну а конкретно? В чем это выражалось?

— Да хотя бы в том, что сейчас до энтой матери совместных компаний развелось, тайгу без разбора рубят, а где не получается очередную лесосеку с кедром или той же лиственницей под корень вырубить, там просто пал по тайге пускают, чтобы этот же кедр уже как горельник шел. В общем, хренотень какая-то творится и полный беспредел порою, на который он не мог спокойно смотреть.

— Ясно, — кивнул Грязнов, уже слышавший нечто подобное от Мотченко. — Но это, так сказать, гражданское лицо Шаманина, его жизненная позиция. Но не будете же вы утверждать, что его могли убить из-за подобного?

— Нет, конечно, — пожал плечами Прошляков. — Однако любая гражданская позиция вызывает у окружающих соответствующую реакцию.

— Что ж, может, вы и правы. Однако давайте все-таки попробуем найти более простую, а значит, и более приемлемую мотивировку убийства. Скажите, по роду своей работы Шаманин должен был находить виновников пожара?

Прошляков утвердительно кивнул головой.

— Само собой. К тому же это входит в обязанности инструктора и, сдавая объяснительную по поводу того или иного очага, он должен указывать причину возгорания.

Это уже была серьезная зацепка, которой не мог не воспользоваться Грязнов:

— И на многих Шаманин составил акты?

— Более чем прилично.

— В таком случае можно допустить, что кто-нибудь из так называемых крестничков Шаманина, «пострадавших» из-за его принципиальности, затаил на него злобу и таким вот образом отомстил ему?

Летнаб вскинул на гостя удивленный взгляд и отрицательно качнул головой.

— Нет!

Обескураженный Грязнов недовольно хмыкнул, в то же время понимая, что он не имеет права злиться или давить на сидевшего перед ним летнаба. Это тебе не генеральский кабинет на Петровке, 38, да и он сам — не следователь, а простой охотовед из Пятигорья, которого дружбан Турецкий попросил разобраться в запутанном клубке человеческих взаимоотношений.

— И что, — уставился на летнаба Грязнов, — вы сможете так вот запросто поручиться за этих мужиков? Я имею в виду крестничков Шаманина.

— Могу, — все так же спокойно ответил Прошляков. И пояснил, поймав удивленно-вопросительный взгляд Грязнова: — Я, так же как и Сергей, вырос в Стожарах и, если не считать отдельных путейцев на станции, могу подписаться за своих земляков. К тому же, — развел он руками, — резона нет, чтобы из-за штрафа, который кто-то когда-то уплатил по акту, устраивать на человека охоту.

— А как же соответствующая статья Уголовного кодекса? — вскинул в удивлении брови Грязнов, припоминая, что за поджог леса предусматривается до пяти лет лишения свободы.

— Эх, Вячеслав Иванович, дорогой… — с кислой миной на лице улыбнулся Прошляков. — Не помню я что-то подобного случая. Может, где-нибудь в иных краях и применяется она, статья эта, но у нас в Стожарах такого не было. Хотя и стоит иной раз кое-кому припаять.

— И все-таки я хотел бы попросить у вас список людей, которые были наказаны по представлению Шаманина.

В поселок Грязнов возвращался тем же пропыленным насквозь автобусом, которым ехал из Стожар. Заплатив молоденькой кондукторше пятнадцать рублей, он сел по левую сторону, у окна. Позади него разместилась немолодая женщина с чемоданом, видимо прилетевшая из Хабаровска; у открытой двери, не особо-то поспешая занимать места, докуривали мужики, лениво перебрасываясь обрывочными фразами. Все были при своих заботах, мужики эти, видимо, имели какое-то отношение к аэродрому, и ощущение было такое, что все уже забыли про выстрелы в кедровнике и про то страшное преступление, которое несмываемым пятном легло на Стожары.